— Пожалуйста, мистер Малтрэверс. Нам приходится все проверять.
— Конечно, — Малтрэверс колебался. — В «Стэндард» написано, что вы считаете ее смерть случайной. Это правда?
— Пока да. А вам известно что-нибудь, что заставило бы нас думать иначе?
— Нет, я же сказал, что я ее долго не видел.
— Пожалуйста, если что-нибудь станет вам известно, позвоните мне. — Сержант назвал свое имя и телефон участка. — Простите за беспокойство. Благодарю за помощь.
Малтрэверс повесил трубку и стал обдумывать свое впечатление от телефонного звонка. По размышлении показалось логичным, что полиция обзванивает всех, кто знал Кэролин Оуэн. Возможно, что она совершила самоубийство, и они должны расспрашивать ее знакомых. Если они звонят в алфавитном порядке, то скоро должны дойти до Люэллы Синклер. Интересно, что она им скажет. Она убеждена, что Барри Кершоу убит. Думает ли она теперь так же о Кэролин Оуэн?
VI
Маурин Кершоу перестала горевать и возненавидела тот момент, когда бархатные шторы крематория сомкнулись над гробом ее сына. Питаемая маниакальной страстью, эта ненависть сначала извращенно утешала ее, а затем стала пробным камнем, к которому она всегда могла вернуться. Годы проходили, казалось, с ними должно прийти забвение. Но она все так же, сидя в одиночестве за чашкой чая и сигаретой, обдумывала свою цель — отмщение, аккумулируя энергию зла.
Она родилась и жила в Доклэнд, районе, примыкающем к порту и смыкающемся с настоящими трущобами. Она впитала его приоритеты и символизировала собой стиль жизни, принятый здесь в предвоенные годы. Дешевая мебель, мелочная экономия, жирный блеск яичного флипа за стойкой в пабе на углу. Барри удалось вырваться и проникнуть в чуждый мир Вест Энда, с его неоном, невообразимо роскошными квартирами, людьми, одетыми в костюмы в будни, людьми, у которых есть костюмы, с его элегантными барами и блеском шоу-бизнеса. Но она все равно оставалась его мамулей, и испытывала яростную гордость, когда он подкатывал на белом «ягуаре» и по всей Этрурия Стрит завистливо шевелились грязные занавески. Пропащий пацан, с десяти лет имевший неприятности с полицией, ее сын, теперь снисходительно протягивал для пожатия два пальца соседям, которые раньше предрекали ему конец в Борстэлской тюрьме или что-нибудь еще худшее.
И как бы он ни разбогател, сколько бы звезд ни встречал, он оставался ее Барри. Цветы, подарки, деньги, любовь… Он все хотел купить ей бунгало в Эссексе, отправить в кругосветный круиз, послать младшего, Тэрри, в школу, где учатся мажоры, но принимал ее уверения, что она довольна той жизнью, к которой привыкла. Только раз удалось убедить ее войти в этот его мир. Черный скользкий лимузин доставил ее в какой-то театр, название давно забылось, где она нервозно ступила в атмосферу ярких огней и нарядных людей. Барри сопровождал ее по лестнице вверх, а потом перепоручил одной из девушек, и все вокруг закружилось, ей стало дурно от собственной беспомощности. Девушка сказала, что новое шоу великолепно, и непрестанно показывала ей каких-то знаменитых красивых людей, но никто с ней больше не заговорил. Она понимала, что ее платье, наспех выбранное по каталогу в агонии неуверенности и горячо одобренное соседками, казалось здесь стекляшкой среди бриллиантов. Задолго до того, как она снова спряталась в сверкающий лимузин, Маурин почувствовала, что не принадлежит к этому миру. И поклялась себе никогда не пытаться проникнуть в него.
И тогда все снова стало хорошо. Барри продолжал время от времени заезжать, молча оставлял в конверте деньги, — всегда не слишком много, — в таком месте, где они должны были попасться ей на глаза после его отъезда. Он гонял в мяч с Тэрри и мальчишками с улицы, сбрасывая с себя покров таинственности, свойственной людям из того, другого мира, шутил с соседкой миссис Уилсон, как если бы никогда отсюда не выбирался. В таких условиях успех Барри согревал Маурин Кершоу, но не сжигал.
Когда Барри умер, она почувствовала себя самкой, опоздавшей добывать свое счастье, но еще способной цепляться когтями и плеваться, защищая своего мертвого детеныша. А полиция многозначительно ухмылялась в адрес погибшего, и какой-то коронер не прислушался к ее протестам, внимая этой чисто одетой мрази, которая все лгала и лгала. Он поверил, будто бы деньги сделали из ее мальчика такого же подонка и наркомана, как эта свора. И ей никто не верил, они считали, что она знает своего ребенка меньше других. Долго она билась с ними, долго плакала, а потом заползла в темную нору, вцепилась в своего младшего сына, утешая его своей ненавистью и подпитывая своим гневом. Потому что Маурин Кершоу знала, кто убил Барри. Настанет день, и ее Тэрри убьет эту гадину, сколько бы ни пришлось ждать.