— Тогда можешь убираться. — В ее голосе клокотала прежняя злоба, она вновь пылала яростью, которая была основной движущей силой в ее жизни на протяжении двадцати лет. — Это только мое дело.
— И Тэрри, — добавил он.
— Тэрри — слюнтяй, — презрительно бросила она. — На него даже плюнуть жалко. Барри был в сто раз лучшим сыном, а эта гадина его убила. Где она? Снова спряталась, как крыса.
— Она наверху, — сказал Малтрэверс. — И думаю, что, если вы встретитесь, можно будет кое-что выяснить.
— Я до нее доберусь, — продолжала Маурин с угрозой. — Придушу ее голыми руками.
Малтрэверс глубоко вздохнул, когда на него вылился поток материнской любви, превратившейся в звериную злобу. С угрожающим видом он шагнул вперед, и Маурин Кершоу вдруг потеряла прежнюю уверенность.
— Вы ничего не сделаете, пока я здесь, — сказал он. — Мне бы не хотелось снова ударить вас, но не надейтесь, что я этого не сделаю. Надо все выяснить, пока что-нибудь не случилось.
Несколько мгновений она упиралась, и он взял ее под руку, потом тело ее ослабло, он крепко стиснул ее плечо и проводил в переднюю комнату, где усадил на диван. Один из стульев был перевернут, а на полу валялась фарфоровая статуэтка с отбитой головой. Он налил из графина, стоящего на сервировочном столике, брэнди и протянул Маурин.
— Выпейте и оставайтесь здесь.
Поколебавшись, она приняла из его рук стакан и, держа его в обеих руках, стала прихлебывать мелкими глотками. Он снова вышел в холл, поднял трубку за шнур, свисающий на пол, и набрал «Инсигниа Моторз».
— Мистер Кершоу? Я Аугустус Малтрэверс. Вы меня не знаете, но я звоню из дома двенадцать по Чейн Стрит, думаю, что этот адрес вам известен. Здесь ваша мать, и мне бы хотелось, чтобы вы приехали немедленно.
— С ней все в порядке?
— В большем порядке она не будет никогда в жизни. Не стоит тратить время попусту, разговаривая по телефону. Приезжайте сюда.
— Буду как можно скорее. Я… извините, но… Нет, все нормально, мы теряем время. Полиция там?
— Нет, и я надеюсь, что вызывать ее не придется. Думаю, ничего хорошего от полиции не будет.
— Еду.
Кершоу положил трубку, а Малтрэверс вернулся в переднюю комнату, где Маурин Кершоу все еще сидела на диване. Он налил ей еще брэнди, потом виски для Тэсс и Дженни, джина — себе, и понес стаканы наверх. Дженни Хилтон выглядела лучше, чем когда он ее оставил, лицо ее несколько минут назад пергаментно-бледное, постепенно розовело.
— Вот, пожалуйста, — сказал он протягивая им напитки. — Нам всем нужно выпить. Потом я хочу, чтобы все спустились вниз и поговорили.
— Я и близко не подойду к этой женщине, — сердито запротестовала Дженни. — Я хочу, чтобы она покинула мой дом.
— Чтобы потом вернуться? — спросил Малтрэверс. — Вы можете вообразить, как она вас ненавидит? Она упивалась этой ненавистью двадцать лет, потому что вбила себе в голову, что вы убили ее сына.
Дженни Хилтон посмотрела на него в упор.
— Она сумасшедшая.
— И опасная, — добавил он. — Говоря, что она сумасшедшая, вы имели в виду, что она неправа? — Последовала длительная пауза. — Так да или нет?
— Зачем вы вмешиваетесь в эту историю? — с горечью спросила Дженни. — Все это было так давно. Вам действительно есть до этого дело?
— Откровенно говоря, нет, — ответил он. — Это меня не касается, и если бы я не хотел узнать о смерти Кэролин Оуэн, я бы, наверное, забыл о Барри Кершоу. Но не забыла бы эта женщина, которая сидит внизу.
— А какой толк говорить с помешанной?
— Я не знаю, но я только что звонил Тэрри Кершоу, и он едет сюда. Мне кажется, это лучше, чем вызывать полицию. Они начнут ворошить прошлое, которое лучше не трогать.
— Он прав. Люэлла Синклер сказала нам, что Барри Кершоу убили, но это было много лет назад и нас не касается. Может быть, это даже неправда. Но если вмешается полиция, у многих начнутся неприятности. Включая вас.
Дженни странно улыбнулась Малтрэверсу.
— Почему это вас волнует? Вам разве не хочется, чтобы богиня вашей юности оказалась развенчанной?
— Я уже давно перестал молиться, — возразил он. — Я случайно оказался в положении, в котором могу принимать решения. Они могли бы не понравиться полиции, но кажутся мне оптимальными. Если Маурин Кершоу накажут, никто от этого не выиграет — как и от повторного рассмотрения дела о смерти ее сына.
— Журналисты не бывают столь альтруистичными. Они предпочитают разбивать чужие жизни, а не помогать людям.
Он пожал плечами.