— Красиво, правда? — прокричавшись, спросила кенгуровая тетя.
— Грустно, — признала Майка.
— И я говорю — красиво, — Сима энергично подвигала острыми ушами. — Я люблю подлинную красоту, чтоб наполняться ею, и плавать в ней, как щепка в луже. А мой самый новый сон был судьбоносным, — с жаром проговорила она. — У меня вообще, все сны судьбоносные, но этот, я чувствую, самый-самый судьбоносный сон. Он рассказывал мне будущее. Знаете, какое у меня будущее?
— Головокружительное? — предположила Майка.
— На пьедестале, — Сима потупилась. — Мне снилось, что я стою в богатом наряде, вокруг меня красота, а некто подает мне знак. И все понимают, что я достойная.
— Кто «все»?
— Все, кто рядом. Их во сне много было, будто собрание по вопросу ветрености. Они там, — Сима махнула лапкой, — все время собираются, чтобы говорить про ветры, — ее горло набухло. — Перемен требуют наши сердца! — прохрипела Сима, подражая непонятно кому.
— Каких перемен?
— Чтожных, — пояснила Сима. — В моем судьбоносном сне они все поняли, что я самое чтожное существо и стали бросать в меня венки с хорошими словами.
Майка поежилась:
— Холодно, наверное, на пьедестале стоять, если ты не памятник.
— Так я и не стою! Я парю и летаю! Счастливая, просто невозможно! — заново переживая свой сон, кенгуровая тетя замерла.
Майка попробовала себе вообразить, как можно стоять на пьедестале и одновременно счастливо летать, но у нее ничего получилось.
— И когда сбудется ваш сон? — спросила она.
— Судьба любит, когда ее зовут, — произнесла Сима странные слова. — Сбудется, когда корявка станет примочкой, а ВВП удвоится! — и посмотрела на Майку так, будто той все должно быть ясно.
Тетя Сима ошибалась. Девочка заплутала в кенгуровых снах так бесповоротно, что выход был один: проснуться.
Но гимназистка не прошла даже пятой части своего пути и потому всего лишь произнесла самое пустяковое, что могло придти ей в голову.
— Очень приятно.
— А виной тому будет сиротская песня… — добавила Сима.
— Я, наверное, пойду.
— Спасибо, я буду ждать, — глаза тети Симы увлажнились. Странный народ, эти тети.
Страдалица поклонилась, будто артистка после выступления, и неуклюже попятилась. Кусты застонали, раздвинулись и с треском поглотили диковинного обитателя изумрудного леса.
Но чудо! Голос тети Симы остался при Майке.
Девочка пошла дальше, по извивам едва заметной тропинки, а за ней по пятам следовали заунывные слова:
Тоскливый напев плохо подействовал на ребенка. Изумрудный лес жил свой истошной жизнью, а Майке вдруг сделалось холодно и одиноко.
Девочка вспомнила про Мойслу и Ратлу. Посторонний мир украл у них разговорные способности, но она чувствовала, что в чем-то большом и главном жужики остались прежними. Они были хорошими. Вот как и эта тетя, которой чего-то недодали.
Девочка покричала налево и направо, вперед и назад. Жужики не отзывались.
«Бросили на судебный произвол», — ей стало совсем грустно. Она захлюпала носом.
— Кап-кап. Капает, — послышался тихий вежливый голос.
Многосложный опенок
— Из Чесучовых? — спросил кто-то непонятно что.
— Из обыкновенных, — вмиг передумав плакать, сказала Майка.
— С кем не бывает, — участливо произнес неизвестный, и тут Майка заметила на пеньке симпатичный грибок.
Он был чудо, как хорош: с ярко-ржавой шляпкой, желтенькой ножкой, на которой завивалась тоненькая стружечка-носик, а по бокам ее — глазки, мелкие, но очень выразительные пятнышки, похожие на лесную труху. Грибок был такой приметный, что Майка удивилась, почему это он не бросился ей в глаза первой.
«Наверное, опенок», — подумала девочка. Из всех грибов, которые она знала, это название подходило желто-рыжему грибку лучше всего.
— Вас как зовут? — присев рядом, спросила Майка.
Грибок-милашка легонько покачался.
— У меня много имен, и все сложные — тебе, обыкновенной, наверное, не понять, — наконец вымолвил он.