Последнее слово он произнес с придыханием, чтобы Майке стало понятно: писать такое желательно с большой буквы.
Дар.
— Ты — особый ребенок, — подытожил Никифор.
Жужики заскакали. От их мельтешения у Майки зарябило в глазах.
Где справедливость?
Где справедливость?
Особые дети водятся сплошь и рядом.
Самым первым особым ребенком, которого она повстречала, был друг Моська.
Давно, еще в Тальцах, Моська говорил, что его усыновили. Он рассказывал, что мама пошла в магазин за халвой и увидала возле двери желтую соломенную корзинку.
— А в ней, был… — тут Моська всегда замирал, дожидаясь, когда его перебьют.
— Арбуз, — кричала Майка.
— Автомат, — кричал другой Максим, по имени Максик.
— Там лежал я, — важно отвечал Моська.
Было до щекотки весело играть в эту игру, потому что каждый раз Майка подкладывала в Моськину корзину самые разные вещи: то стиральную машину, то космический корабль, то божьих коровок.
Но однажды Моськина история потерпела крах. Да такой, что играть дальше стало неинтересно. Теть-Лена услышала их разговор и сказала:
— Обманывать нехорошо.
Потом она показала фотографии, где Моська был совсем крохотным младенцем и без всякой корзины.
Некоторое время Майка не встречала особых детей, но видимо, для того только, чтобы в одночасье обнаружить их в огромном количестве.
В Майкиной гимназии номер двадцать девять особых детей было буквально битком — сама школа считалась особенной. В 1995 году гимназий было мало и всех подряд туда не брали.
— Ваш ребенок особый, — говорила директор Марь-Семенна то одному, то другому родителю, когда те привозили своих ребятишек на машине.
Директор намекала, и часто была права. Например, Варька была такой особой, что даже говорила с ошибками. Писала, правда, совсем хорошо, тут уж не придерешься, но эти ее глупые приседания «уи, месье — нон, мадам» иногда надоедали. Варьке хотели привить дорогое иностранное воспитание, а получилась какая-то чепуха. Конечно, в их двадцать девятой гимназии лучше, чем во французском лицее.
Кстати, если бы не мама, то Майке пришлось бы отправляться в другое учебное заведение. В конце лета папа сходил в гимназию и вернулся удрученный.
— Мест нет, — сказал он. — Мест нет, и не будет.
Особая школа находилась в двух шагах от дома, но туда брали только таких детей, которых привозят на машинах, а у Яшиных машины не было.
Зато у мамы были золотые руки. Она сходила к директору и вернулась с победой. Майкина мама была волшебной портнихой, а у Марь-Семенны имелась такая особая фигура, что на нее не натягивались платья из обыкновенных магазинов. Так они обрели друг друга. Марь-Семенна — чудо-портниху, а Майка — школу для особых детей.
— Кто хочет, тот добьется, — сказала мама.
— А кто не хочет, того добьют, — пробурчал папа. Ему было неловко. Он умел защищать родину, а правильно говорить с директрисами особых школ его в военном училище не научили.
Итак, окруженная особыми детьми со всех сторон, Майка научилась с ними общаться. Может, поэтому ей не составило труда подружиться с самым особенным особым ребенком, которого она когда-либо встречала.
Сонька-карапуз.
Наверное, у мальчика со второго этажа было другое имя, но его никто не помнил. Соня, да Соня. Он был уникальный ребенок. Его родители были русские, а он — иностранец.
Сонька был похож на медвежонка. Занятный. Он рассказывал что-то чудесное на своем особом языке — мычал, задирал руки и качался, — а Майка каждый раз придумывала новую историю. Она играла в переводчицу.
— Да, Сонька, ты был капитаном дальнего плавания, а я сидела на острове, как русалка, и расчесывала свои чудесные локоны. Мы познакомились и поехали за тридевять земель… — бывало, рассказывала Майка, сама не понимая, откуда что берется.
Потом чудесный мальчик исчез.
В тот последний раз Майка переводила ему историю с непростыми судьбами. Сонька мычал, а фантазерка повествовала:
— …Ты был семь гномов в семи Красных шапочках. Я была в розовом наряде и красных сапогах, как у Лины-Ванны. Я готовила еду, а меня колдунья уморила…
Тут Сонька горячо запротестовал и замахал руками.
— Хорошо, тогда ты был двенадцать гадких лебедей, а я была ваша сестричка. Нас всех колдунья в лес выгнала.
Сонька закивал, лицо у него сделалось умильное, из чего Майке стало ясно: опять наврала. Разве можно радоваться, если тебя выгоняют из дому?
Затем в их общей сказке Майке достался черноволосый принц Колька, а Соньке выпала половина датского королевства по имени «Фата-Моргана». Довольные друг другом, они расстались.