— Как перерубил? — испугалась Майка.
— На спор. Таких дров наломал, что ихний лесоруб весь от зависти зеленый был. Наш человек. Еще таким вот шпингалетом был, шесть годков, а топор в его руках летал, как пушинка. Гений, иначе и не скажешь. А ведь думали, конец мальцу, не спасем.
— Болел?
— Плакал. Детям же топоров не доверяют. Думали, дурачок.
— Кто думал? — Майка совсем запуталась.
— Родители, кто ж еще. Не видели в нем таланту никакого, пришлось нам помочь. Топорик ему призывающий смастерили, на «Блюбке» проверили — все честь по чести. Первый сорт.
Топор самодовольно блеснул.
— Теперь родители Власом гордятся, — сообщил мастер. — Лесорубного гения, говорят, взрастили.
— Вы, наверное, не только острые вещи делаете… — осторожно поинтересовалась Майка. Говорить про топоры ей не очень-то нравилось.
— Все делаем. И острое, и тупое, и лохматое, как медуза-горгона, и лысое, как яйцо. Недавно будущему хоккейному чемпиону клюшку говорящую начудили.
— Как зовут? — девочка навострила уши.
— Хохотушка. Смешливая получилась, да заводная. Прям, твоя вторая копия.
Он выдул клуб дыма, который стал на глазах складываться в призрачный стадион с высокими трибунами. Клок пелены просочился Майке в руку и вытянулся в хоккейную клюшку.
— Чемпиона как зовут, — уточнила Майка. Игривый дым рассеялся.
— Ну, до чемпиона ему подрасти надо. У него еще все впереди.
— Интересно, дровосеку — топор, чемпиону — клюшка, а мне почему-то жужики, — вслух задумалась школьница.
— У тебя, детка, особая стать, — Лысиков понизил голос. — И ключик к тебе нужен особый.
— Какой? — Майка замерла.
«Динь-дон», — звякнула в ее голове сладостная мысль, превратившись в образ юркой девчонки в короткой юбочке и с ракеткой в руке. Майка вообразила себя будущей звездой тенниса — она не знала еще, что этот дар обычно раскрывается не в десять лет, а гораздо раньше. Анечка Курникова, будущая теннисная топ-модель, была на год младше Майки Яшиной, а уже в том, 1995 году, выиграла свой первый юниорский чемпионат.
На мысль о теннисе, к которому, честно говоря, у Майки не было никаких способностей, ее навели сами жужики — Мойсла и Ратла отдаленно напоминали юркие теннисные мячи.
— Всему свое время и свой черед, — улыбнувшись, Лысиков щелкнул девочку по носу. На вид кудлатый гигант-трубочник был простой и открытый, однако, как и большинство местных обитателей, обожал говорить и не договаривать.
Таился.
— Теперь незачем спешить. Самое трудное уже позади.
— Что позади?
— Твой первый шаг. Твое призвание.
— А, вы про будущие планы… — с тоской протянула девочка.
Взрослые только и знают, что мучить маленьких этим призванием.
Кто ищет, тот найдет
Это был очень непростой вопрос — и про будущее, и про планы. Чтобы его решить, нужно было хорошенько подумать. Но чем больше Майка думала, тем труднее находилось верное решение. Будто нигде оно не находилось.
— Ты должна понять, что у тебя получается лучше всего. К чему лежит душа, — наставляла Майку мама. — Погляди, покумекай.
— Так я кумекаю, — уныло отвечала Майка, чувствуя себя какой-то «недотыкомкой».
— И однажды все станет ясно, — обещала мудрая мама. — Ты проснешься и поймешь: вот же оно, мое призвание! Сшитое, как раз по фигуре, носи и не снашивай. Не призвание у тебя будет, а просто сказка, — мама смеялась.
Ей легко, призвание отыскало ее само — мама иголку в руки взяла раньше, чем научилась говорить. В три года она сама смастерила полный гардероб свой единственной кукле — от летнего сарафанчика до пальтишка на зиму. В пять лет сшила свое первое выходное платье — без всякой помощи, наугад.
— Туалет был немного великоват, — вспоминала мама. — Но имел вполне сносный вид.
Зная ее скромность, Майка была уверена, что это был самый чудесный наряд, какой только могут придумать себе пятилетние девочки.
В детском доме мама, конечно, пришлась кстати. Тогда еще царил социализм, и мама, словно всамделишная Золушка, трудилась, не покладая рук — защищала «честь дружины» (тогда это так называлось). Она шила костюмы для утренников и школьных спектаклей, знамена для торжественных линеек, кофточки и юбки для подруг, блузки для учительниц, а в десятом классе (тогда он считался выпускным) расшила бисером парадное платье самой директрисы.
— Тяжелое получилось, как слон, — вспоминала мама. — Килограммов десять, не меньше. Но Таисия Ивановна была женщина крупная. Старой закалки. В военное детство она и не такое таскала. Вынесла и моего бисерного слона.