Он вывел Майку в просторную, светлую комнату, а затем прошептал:
— СМИшники.
Майка огляделась.
— И правда, смешно.
В комнате совершенно ничего не происходило: люди, одетые во что попало, лежали на железных кроватях, поверх серых одеял с надписью «ноги», и смотрели на экраны, подвешенные над головами.
Кровати и белье на кроватях было старым, а экраны — такими новыми, что появиться им предстояло лишь через десять лет после описываемых событий — тонкие, чуть толще бумажного листа.
Присмотревшись, Майка обнаружила, что иногда СМИшные люди нажимают на кнопки пультов дистанционного управления: одни переключали телевизионные каналы, другие читали какие-то тексты, третьи и вовсе глядели кино с разговорами и стрельбой.
— Эй, пальмы! Хорош про отпуск грезить! Прошел он. Пора за работу! — крикнул куда-то в сторону Никифор.
Да, этот угол был самым странным: над ним нависала крыша из свежезеленых, пальмовых листьев.
— А мы что делаем? — послышался из темноты недовольный голос.
— Улов есть? — крикнул Никифор.
— У нас пусто, зато из Бразилии рапортичка была.
— Агента послали? — спросил Никифор.
— А-то.
— Одного?
— Больше и не надо. Дело-то пустяковое, — ответил невидимый незнакомец. — Девятилетнего пацана хотят определить в профессиональный футбол.
— Рановато, — согласился Никифор.
— Так и я про то же, — согласился голос, — «Си-Эн-Эн» говорит, что… — тут до Майки донесся треск, сквозь который прорезался голос радиодиктора. — Рост Жан-Карлоса Чера не превышает 137 сантиметров, его вес 35 килограммов. По словам президента клуба «Ассоциасао Деспортива Атлетика» Адаилсона Батисты Прадо, «этот мальчик — настоящее явление. Из него может получиться лучший футболист в истории Бразилии», — опять послышался треск, будто невидимый Майке человек выключил свой радиоприемник.
— Так и будет, — согласился Никифор. — Если наши не подкачали. Кто отправился? — крикнул он в сторону пальмовой крыши.
— Ясное дело, Донна-Саша-Обезьян. Шурочка у нас одна в португальском мастерица, все ей, голубушке, — послышался обиженный голос.
— Что с ним будет? — нерешительно спросила Майка.
— С кем? — переспросил Никифор. — С маленьким бразильцем? Ничего. Наш человек поможет расстроить контракты. Дароносца выведут из всеобщего поля зрения. Пусть пока подрастет, а там будет видно. Окажется достоин — станет новым Пеле. Ну, что? Пойдем дальше?
— Пойдем, — Майке тут не очень понравилось. Голо как-то. Скучно.
— Удач вам, собиратели моря информации! — уходя, крикнул Никифор.
Ответом было нестройное мычание: сеть по вылову мировых историй работала без перерывов.
«Плюрализьм»
В коридоре на них налетел Варкуша с фотоаппаратом.
— Нкфрптрч, пожалейте! Номер горит! Вы же обещали! Пару строчек всего! Надо! Надо! Ваше мнение такая для нас ценность! — наседая на Никифора, он оттолкнул Майку.
— Не трогайте ребенка, — строго сказал Никифор. — Вы же не знаете, кем он будет.
— А он будет? — замерев, спросил пронырливый репортер.
— Без комментариев, — Никифор взял Майку за руку.
Варкуша осклабился и нацелил на нее свой аппарат:
— Ну-ка, деточка, быстренько! Улыбочку! В профиль! В анфас! Живенько!
Серия вспышек ослепила Майку. Она растерянно заморгала.
— Уйдите, — попросил Никифор.
Фотограф будто не слышал.
— А рожу скорчить слабо? — требовал он, снова и снова пуская слепящие вспышки. — Ну же, деточка! Давай, постарайся для дяди! Сделай почитателям приятное! Давай-давай! Давай-давай!
— Прекратить немедленно! — грохнул Никифор самым настоящим гневом.
Майке показалось даже, что изо рта у него рванулся столб огня. Варкуша отпрыгнул и, мелконько покивав, юркнул в СМИшный отдел — только сверкнули стоптанные каблуки.
— Не обращай внимания, — сказал провожатый; они пошли по коридору. — Работа у него такая.
— Людей мучить? — Майка удивилась.
— Показывать то, о чем другие говорить боятся. Не бойся. Просто на все вопросы говори одинаково «Без комментариев». Он попристает еще немного, да и отвяжется.
— А нельзя ему запретить? Ну, чтобы не приставал? А то я чуть не ослепла…
— Нельзя, — Никифор вздохнул. — У нас плюрализм мнений.
«Плюрализьм», — так он сказал.
«Плюра…», — постаралась запомнить Майка незнакомое слово, которое дает право пихаться и ничего тебе за это не будет.