Выбрать главу

— Да, если интересные. Сказки, там, приключения, фантазии, — Майку немного укачало на вираже, но она и бега не замедлила и ход мыслей уловила.

Умница.

— А знаешь?! — Никифор обрадовался.

Жил-был мальчик…

— Знаменитый сказочник Ганс Кристиан Андерсен довольно долго искал свой путь. Писал стихи, романы, предлагал их всюду, но все без толку.

— Сам Андерсен?! — Майка не верила своим ушам.

— Именно он, Ганс Кристиан, — покивал Никифор. — Но затем он стал писать сказки и… ну, дальше ты в курсе.

— Конечно! — воскликнула Майка, — «Гадкий утенок», «Стойкий оловянный солдатик», «Снежная королева»…

— Но, предположим, однажды в отчаянии он бросил бы все и пошел, например, в придворные глашатаи. И что бы тогда было?

Майка не знала ответа.

— Ничего хорошего, — сказал Никифор. — Мир недосчитался бы одного великого сказочника, зато прибыло бы полку бездарных глашатаев. И не было бы твоих любимых утят, солдатиков и королев.

— Но они же есть, — даже на секундочку Майка не собиралась отказываться от дорогих ей героев.

— Да, талант пробил себе дорогу. Датский чудак нашел свой путь, с которого никогда больше не сворачивал. Повезло и ему, и миру. Кстати, бывает даже полезно подстраивать дароносцам препятствия.

— Зачем?

— Чтобы узнать, на что они способны, — Никифор улыбнулся. — Иногда, чтобы протянуть руку, надо подставить ногу. Как ты думаешь, зачем во многих школах для одаренных детей царит суровая, спартанская атмосфера?

— Чтобы меньше баловались?

— Чтобы умели преодолевать себя. Чтобы вырабатывали волю к победе, чтобы наращивали уверенность в своих силах, ведь чем больше препятствий ты миновал, тем выше ценность твоего дара. Дару нужны условия, ему нужны учителя. И препятствия — трудные, но преодолимые — ему тоже очень нужны.

Майка была вынуждена согласиться, но вслух этого делать не хотела: ведь так было бы хорошо, если б все происходило легко, светло и радостно…

— Легкость легкости, конечно, рознь, — возразил невысказанной мысли Никифор. — Иные таланты имеют такую природу, что им противопоказаны ограничения. Им нужна свобода, ласковое слово, похвала. Чтобы суметь пролиться плодородным дождем, им нужно полетать на воле, на ветрах одобрения и приязни. Только так и никак иначе, — он поглядел на Майку. — С ними нужно обращаться чрезвычайно осторожно. Это очень нежные, светлые дары. Вот, например, жил-да-был мальчик со смешным именем и актерским даром. Ему бы постигать азы мастерства, ему бы ходить в театры, смотреть кино, слушать людей, которые знают много о красоте, об искусстве и о красоте в искусстве. Но мальчика считают идиотом. Все, — Никифор бросил на Майку многозначительный взгляд. — Или почти все. Никто не видит его Дара. Никто, или почти никто, не хочет верить, что этот ребенок с повадкой неуклюжего медвежонка, на самом деле будущий актер, которому по плечу самые сложные, самые необычные роли. Ему прописаны почет, слава и уважение.

— Гадкий утенок, — Майка всплеснула руками. — Сонька!

— Но в жизни не всегда есть место сказке. Сонька, наш будущий актер, так и остался бы идиотом, забитым и жалким, а его дар мог бы угаснуть или даже переродиться…

— А что с ним теперь будет?

— Он нашел свое место, и набирает силу с каждым днем… Он сможет сыграть нового Гамлета, потрясти воображение своим Чудовищем. А роль горбуна Квазимодо написана будто специально для него…

— Горбун? Вы хотите, чтоб над Сонькой смеялись?

— Иногда можно и посмеяться, — признал Никифор. — Например, хорошую комедию невозможно смотреть без смеха. Но пойми, зрители смеются не над актерами, а вместе с ними. Ведь это игра — добрая, поучительная игра. Если ты играешь в разбойницу против казаков, то тебя никто не собирается сажать в настоящую тюрьму, правда?

— Правда.

— А другая правда в том, что время пришло! — произнес Никифор, очутившись возле большой двустворчатой двери. — Ты позавтракала?

— Ага, еще как. Чаю попила. С плюшками. В первый раз все сама.

— Значит, бурчать не будешь.

— Чему бурчать? — едва не обиделась Майка. Неужели Никифор думает, что она правил поведения не знает?

— Животом бурчать. От голода. Ведь здесь, — он склонился над Майкой и понизил голос. — Здесь потчуют другой пищей!

— Какой?