— Где чесать? — спросила она, желая сделать приятное говорящей книге.
— Отсюда чеши.
Страницы сложились в домик. Дверь в домике открылась и из нее выпала фигурка. У нее было условное бумажное платьице, условные косички, а смысл ее был безусловен — бумажную девочку вышибли, и полетела она кувырком.
— Извините, — Майка отступила. — Я больше не буду.
— Будешь-будешь, — сказал фолиант-мурлыка, разглаживая страницы. — Такое у тебя предназначение. Всюду нос совать и всем интересоваться.
— А какое у вас тогда предназначение?
— Мое дело — недозрелых не пущать, а делиться только с теми, у кого доступ неограничен, — фолиант муркнул, а страницы зашевелились. — Иногда лучше б дотла сгореть, а я не могу — все несу, несу, несу…
— Что вы несете?
— Что есть, то и несу. Бывает, свет просвещения, а бывает, чепуху на постном масле. Короче говоря, — прописные истины!
— Разве истины могут быть чепухой? — удивилась школьница.
— А ты их поджарь постно, они в такое скукожатся, что уж и чепухой не назовешь. Конеяблоки меринокобылы и те лучше, — страницы образовали смешную двухголовую лошадку. Она попрыгала из одного конца книги в другой и тоже распалась. Фолиант продолжал. — Прописные истины — штука нежная, к ним нужен особенный подход и постоянная ревизия, а ты попробуй их все учти… Полнишься ими полнишься, думаешь, драгоценности несешь, а придет однажды вот такая кроха, да скажет — вот это хорошо, а это плохо — и половина прописных истин — бац — и в печку. Постно жариться. Это я тебе, как «Несу» сообщаю…
— Кто? — переспросила Майка.
— «Несгораемый суммарь». Коротко — «Несу». Самописная летопись «Детского мира».
— Так вы летопись!
— Во мне вся история, — мурлыкнул Несу, — с самого начала и до самого недавнего конца.
— Большая значит.
— Очень длинная, непростая и местами поучительная.
— А как она к вам попала?
— Известно как — впечаталась.
— Сама собой?
— Кто ж за историю станет впечатываться, кроме нее самой? — книжный том явно удивился. — У нее такой удел. Либо кануть, либо впечататься, третьего не дано.
— А там у вас впечатано, откуда взялся «Детский мир»?
— Спрашиваешь, — самодовольно произнес фолиант. Страницы его опять ожили и, пометавшись из одной стороны в другую, превратились в угловатую птицу. — По одной легенде аист принес. Но есть и другая легенда, — вместо птицы страницы свернулись в нечто похожее на розу. — Считают, что «Детский мир» нашли в капусте. А третья версия самая смешная, — теперь раскрытая книга показывала новую птицу — со взъерошенными перьями. Она тюкала бумажным клювом по бумажному полю, будто собирая жемчужные зерна. — Будто бы «Мир» снесла большая белая курица.
— А по правде как было?
— Я предлагаю всю полноту знаний, остальное — не моя забота. Не входит в мои должностные полномочия. У меня и так от этих сведений вся сущность пухнет, — кладезь мудрости вроде бы обиделся.
— Хорошо, пусть будет курица, — поспешила выбрать Майка.
— Мне что курица, что… — Несу изобразил яйцо, которое закачалось из стороны в сторону. — А символ мира хочешь?
— Хочу!
Бумажное яйцо завалилось на бок и разбилось в бумажную яичницу. Выцветшие буквы собрались в окружность, изображая желток, а побелевшее бумажное пространство заволновалось, зашипело, будто лежит на раскаленной сковородке.
— И это символ? — недоверчиво переспросила Майка.
— А-то не видишь. Тут тебе и те, — пространство изображающее белок на миг вздыбилось. — И другие, — вот и «желток» выпучился на Майку, делая вид, что пристально ее разглядывает. — Поняла?
— Те… другие… — задумчиво повторила Майка. — Нет, не поняла.
— Куда начальство смотрит? — раздраженно зафырчал Несу. — Допускают к моему телу каких-то недорослей! Тревожат понапрасну, срывают с места, раскрываться заставляют, будто мне делать нечего. Отстань! Брысь!
— Еще чего!
Ну, и хамские бывают эти книги!
— Снимости в тебе много! — заявил Несу.
— А слова «снимость» не бывает! — заявила Майка. — Что? Съели?
— Чудеса, — снова разглаживаясь в невыразительный бумажный кирпич, сказал Несу. — Снимость есть, а слова нет. Непорядок.
Из него, как из музыкальной шкатулки, полилась песня. Немного тягучая, она не пелась, а мяукалась: