— Волшба. Тёмная. Очень сильная… рядом, — отрывками прошептала она.
— Всем оставаться здесь, — приказала королева и спрыгнула с коня. — Филгор, Калиган, со мною!
Старший телохранитель в чёрных доспехах и следопыт в нищенском одеянии пошли рядом, держась по бокам владычицы.
— Что вы задумали? — без особого волнения, но с каким-то нехорошим предчувствием в голосе спросил Калиган.
— Я хочу знать, что за волшба тут творится.
— Прошу простить за избитую фразу, но это может быть небезопасно. Поручите это дело мне и двигайтесь дальше. Ваш визит к Смотрителям важнее какой-то волшбы.
— Когда мне понадобится твой совет, я тебя спрошу, Калиган! — строго ответила королева. Она хорошо знала, что её Зрящая не станет бледнеть и закатывать глаза из-за какой-то мелочи, вроде наведения порчи магом-самоучкой. Обычно Тальга просто останавливалась и мягко указывала перстом: «Там волшба» или «Там готовится человеческое жертвоприношение» или «Там шестеро колдунов плетут совместное заклятие». На сей же раз Зрящая отреагировала настолько необычно, что королева не могла позволить себе проехать мимо.
Не доходя до шиповатой части площади, королева остановилась. Теперь она видела, что пространство вокруг Обелиска Скорби покрыто свежей кровью. Между шипами проходили мельчайшие желобки и уходили в сторону, собираясь в один идеально гладкий каменный жёлоб, который можно было принять за сточный. Но кому могло прийти в голову создавать сточный жёлоб посреди площади, если дожди в Амархтоне — такое же невиданное явление, как снег в Мелисе!
— Сюда, — королева быстро пошла вдоль жёлоба к близлежащему зданию, напоминающему трехъярусную пирамиду. Спустя пятьдесят шагов жёлоб закончился кованной решёткой, какой закрывали городские канализации. Кровь стекала вниз во тьму. И оттуда не несло нечистотами — один только стойкий запах свежей крови.
Королева дала знак Филгору.
— Вскрывай.
В отличие от Калигана старший телохранитель не стал призывать к осторожности, а тотчас снял из-за спины тяжёлую боевую секиру. У оружия было широкое лезвие полумесячной формы с одной стороны и острый, чуть загнутый клюв, с другой. Могучие удары по краям решетки взмели пыль и осколки брусчатки. Несколько человек из толпы вокруг Обелиска оглянулись на шум.
— Моя королева, прошу простить, но я крайне не советую вам этого делать, — проговорил Калиган. Его тон, спокойный и деловитый, не выражал беспокойства, но королева, зная Калигана много лет, чувствовала, что он встревожен. — Мы сейчас не в том положении, чтобы настраивать против себя толпы фанатиков чужого города…
— Это мой город! — отрезала королева. — Мглистый город находится под покровительством Священного Союза, а значит, я за него в ответе. И должна знать, что здесь делают с моими подданными.
Калиган непринуждённо пожал плечами, мол, как знаете, сиятельная королева, я вас предупредил.
Филгор рубил до тех пор, пока один край решетки не прогнулся. Тогда старший телохранитель, подцепив решетку клювом секиры, вырвал её и отбросил прочь.
— Огня, — приказала королева.
Секунда — и в руках Сильвиры появился зажжённый одним росчерком кремня факел.
— Святые Небеса! — вырвалось у владычицы.
Свет факела осветил внизу под стоком огромную чашу. Но не ту, которая являлась символом чашеносцев, а жуткий кубок в форме человеческого черепа! Кровь стекала туда мягкой струей и наполняла сосуд уже примерно на треть.
Ужасающий смысл сооружения, построенного на человеческой боли и крови, алтаря, пожирающего людские надежды, чаяния, мечты, отозвался в груди владычицы ледяным холодом.
— Магия крови, — выдохнула она.
Да, она самая! Древняя красная магия, построенная на боли человеческих утрат всего самого дорогого: здоровья, ребёнка, семьи, веры, мечты, призвания… всего того, что человек бережёт и лелеет, без чего не видит в жизни смысла.
Магия крови. Невероятно, непостижимо! Здесь? В Мглистом городе? На святом для тысяч горожан месте? Королева почувствовала головокружение: да она не знает и десятой доли того, что происходит в её городе!
— Владычица! — предупреждающе произнёс Филгор.
Толпа у Обелиска враждебно зашевелилась. Похоже, эти люди решили, что вероломные чужаки хотят осквернить их святыню. Иные горожане, преимущественно матери с малыми детьми, остались стоять на окровавленных шипах у Обелиска, большинство же двинулись на дерзких с возмущённым гулом:
— Прочь, прочь, святотатцы! Прочь от очищающей Чаши!