– Пойдем выйдем, – предложил парень, не отпуская Федора.
– Пойдем, – ответил Федор с безразличием. Ему уже было все равно, что последует дальше. Единственное, что ему сейчас хотелось, это упасть куда-нибудь, чтобы тело почувствовало покой, и заснуть. И он почти не помнил, что происходило, когда они очутились на улице.
Парень поволок Туманова за угол кафе, где валялась груда пустых ящиков, вместе с каким-то хламом, о который Федор спотыкался.
– Давай побазарим.
Федор против базара не возражал. Вот только язык окончательно отказывался служить ему, и слова получались отрывистые и малопонятные.
Но, кажется, тому парню и не обязательно было разговаривать с пьяным дебоширом из кафе. Резко, без замаха он ударил Федора в лицо и расхохотался перед своими приятелями. Такого здоровяка уложил одним ударом.
Федор лежал с закрытыми глазами в сладком полусне. Чувствовал, как его кто-то тормошит, шарит по карманам. Но глаза открывать не хотелось. Пусть делают что хотят. Ему на все наплевать.
Стоять на ногах, когда кружится голова, когда ведет из стороны в сторону, это сущее мучение. Но теперь он лежит и чувствует только одно, покой, к которому так стремился.
Ненадолго его лишил этого покоя испуганный возглас парня:
– Так он – мент!
Глаз Федор так и не открыл. Только улыбка разлилась по его счастливому лицу. Хотелось ответить, но язык точно одеревенел.
Парень говорил еще что-то, но Федор уже не воспринимал смысла сказанного. Все перед ним окуталось мраком.
Глава 8
Федор открыл глаза и никак не мог понять, где он?
Небольшая комната, стены которой покрашены в темно-зеленый цвет. В ней едва уместилась железная кровать без матраса, застеленная ветхим одеялом, провонявшим неприятным запахом. Нет окна. Ни стола, ни табурета. А чтобы тот, кто попал сюда, не свихнулся от темноты, под высоким потолком, покрытая толстым слоем пыли, тускло горела лампочка. Единственный источник света.
Зато в торце стены – массивная металлическая дверь с «кормушкой».
Тоскливо оглядев свое пристанище, Федор сразу понял, куда он попал. Другой вопрос, за что? Вроде ничего такого не делал.
Он ухватился обеими руками за спинку кровати и подтянулся, чтобы можно было сесть. В голове творилось черт знает что. И среди этого хаоса ему не давала покоя мысль о своем заточении. Он пытался вспомнить, что произошло там, в кафе. Но память теперь подводила его. Федор потрогал голову и вздохнул.
С трудом поднявшись на ноги, покачиваясь как маятник из стороны в сторону, он, шаг за шагом, медленно добрел до железной двери.
Вот чем оказалась хороша эта узкая камера. Он не упал. Стоило вытянуть руки, и он упирался то в одну, то в другую стену. Это служило опорой. И сейчас эта опора ему была необходима как никогда. Состояние такое, будто он заново учился ходить и очень боялся упасть.
Несколько раз Федор постучал в дверь кулаком. Не мешало бы все-таки узнать, как он оказался тут и кто его сторожа.
– Эй! За дверью, – крикнул Федор.
Ждать долго не пришлось. Казалось, снаружи только и ждали, когда он проснется. А тишина была, потому что не хотели нарушать до времени его покой. А теперь, когда он заявил о своем пробуждении громким стуком, за дверью загремели ключами.
Дверь открылась, и перед Федором появился невысокого роста худенький человек в сером повседневном костюме, слегка потертом, с папкой в руке. С минуту он молча рассматривал помятое лицо Туманова, потом сказал:
– Я заместитель прокурора города, Липков.
Федор тоже не терял времени даром и, в свою очередь, тоже успел рассмотреть пришедшего. Кивнул головой.
Этот человек в представлении не нуждался. Многим операм довелось познакомиться с Липковым. В городской прокуратуре он занимал должность заместителя по надзору за криминальной милицией. И все, кто имел с ним дело, оставались не в восторге. Он был известен еще и тем, что был служакой беспристрастным и на все смотрел через букву закона. И как поговаривали, ради соблюдения закона он и мать родную не пожалеет. И если уж он удостоил Федора своим присутствием, стало быть, дела действительно дрянь у опера Туманова.
Взгляд Липкова сделался жестким, словно перед ним находился человек, которому предстояло вынести обвинение. Для начала своим жестким взглядом он смерил Федора с головы до ног.
Туманов был на голову выше его ростом, и это не нравилось заместителю прокурора. Но он свою значимость определял теперь не ростом, а должностью. И некоторое время стоял, раскачиваясь с мыска на пятку, как бы испытывая терпение Федора. Потом спросил:
– Вас, наверное, интересует, за что вы задержаны? – Голос при этом у Липкова зазвучал издевательски.
Федор старался казаться спокойным, хотелось верить, что это заточение всего лишь недоразумение, которое скоро разрешится. Но Липков задал такой вопрос неспроста. И Туманов напрягся.
– Да хотелось бы узнать. Если, конечно, это не является государственной тайной, – стараясь не терять чувство юмора, произнес Федор.
Строгий заместитель прокурора скупо улыбнулся, если это можно было назвать улыбкой.
Глядя на его каменное лицо, создавалось впечатление, что улыбка этому человеку просто недоступна. Она только мешает ему.
– Мне нравится, что вы не раскисаете, как некоторые ваши коллеги. И даже еще можете шутить, – заметил Липков и тут же добавил: – Что ж, пошутите пока. Потом, я думаю, вам будет уже не до шуток.
Федор решил не вступать в ненужную полемику. Тем более что в сложившемся положении это может только ему навредить.
А Липков, видя, что Федор готов его слушать, сказал, как будто обрадовавшись чему-то такому, чего пока еще не знал задержанный оперативник:
– Так вот, Федор Николаевич. Ваше задержание никак не может считаться тайной. И уж никак не государственной. Скоро сюда приедет ваше начальство, и вам будет предъявлено обвинение.
Больше Федор молчать не мог. «Обвинение? О чем он? В чем меня хотят обвинить? Уж не в изнасиловании ли официантки из кафе?» – подумал он и спросил у Липкова:
– Тогда скажите, в чем меня обвиняют? Надеюсь, не в изнасиловании?
И опять уголки губ строгого заместителя прокурора чуть опустились, обозначив едва заметное подобие снисходительной улыбки.
– Нет, не в изнасиловании, – сказал он повеселевшим голосом, явно радуясь той реакции, которая сейчас отразится на лице капитана. Вот когда уж ему точно будет не до шуток. И Липков заранее злорадствовал, какая у Туманова будет рожа.
– У вас статья похуже. Вы обвиняетесь… – Он нарочно сделал паузу, чтобы пощекотать нервы капитана, кашлянул и объявил: – В убийстве!
Федор стоял и молчал, переваривая в башке все, что сказал заместитель прокурора Липков. А подумать было над чем. Ведь обвинение в высшей степени серьезное.
Сердце заныло. «Неужели я вчера за этим проклятым кафе отличился? Нет, тут что-то не так. Не мог я. Черт! И зачем только взял с собой пистолет? Вот, теперь вляпался по самую ж… Эх, Туманов, Туманов». Федору не хотелось представлять, какие мытарства ожидают его впереди за содеянное. Но может, этот Липков разберется как следует. Нет, не того полета он птица. Он – прокурорская шишка. А не следователь, который будет вести дело. Следователь обязан объективно рассмотреть все «за» и «против».
Но тут же Туманов разуверился в своих домыслах, понимая, что вряд ли такое произойдет. А следователь будет опираться на факты и, скорее всего, постарается побыстрее передать дело в суд.
– Послушайте, я никого не убивал. Здесь что-то не то. Вы располагаете какими-то доказательствами?
Вместо ответа Липков достал из папки небольшой целлофановый пакет, в котором лежал «ПМ» и рядом пустая обойма. Патроны были рассыпаны по пакету.
Федор быстренько пересчитал их. Не хватало одного патрона.
Липков внимательно наблюдал за тем, как изменилось у Туманова лицо. «Что, голубчик, вляпался?» – так хотелось ему спросить. Какое самонадеянное лицо было у него в самом начале беседы и какое стало сейчас. Он жалок, этот опер, капитан. Сейчас он – существо, угодившее в капкан.