Дальше Игорь не может слушать. Все, что передумал, перечувствовал он за эти месяцы, сплелось сейчас в клокочущий клубок, залило нестерпимым жаром грудь, лицо, сдавило горло. Хотелось плакать, но слез не было.
Он припал к матери с такой страстностью, так судорожно, словно у него кто-то хотел отнять ее, и заговорил захлебываясь, успокаивая:
— Ничего… мама… Мы сами… Ничего…
Когда же через несколько минут он приподнял свое лицо, мать поразилась. Оно сразу стало старше, совсем взрослым, как у человека, преодолевшего очень тяжелую болезнь.
Заплакал во сне братишка. Игорь подошел, постоял тихо над ним. Спит. Снова сел рядом с матерью.
— Не бойся, мама, мы не пропадем, — сказал он спокойным голосом. — Я окончу семилетку, поступлю работать. Хорошо окончу, вот посмотришь! Мнет сегодня Костя Рамков, из девятого класса, говорит: «У тебя же сильная воля!» А потом Леня, наш секретарь, встретил и спрашивает: «Готовишься в комсомол?» У нас, знаешь, какие ребята в школе? А учитель истории, Сергей Иванович, дневник мой проверяет…
И они, прижавшись друг к другу, стали тихо говорить о том, как устроят теперь свою жизнь.
Анна Васильевна никак не могла уснуть. Уже давно умолкли шумы в доме, выключили соседи за стеной радио, а девушка все ворочалась на постели.
Чем могла она помочь Игорю? Что надо было предпринять? Она не имела права проходить посторонней наблюдательницей мимо жизни Игоря и спокойно смотреть, как он все более замыкается, уходит в себя от товарищей, от нее. Но что же делать? Что вообще понимала она, выросшая в очень дружной семье, не знавшей разлада, что понимала она в таких вопросах, какой встал перед нею сейчас?
Пойти к отцу Игоря? Но, скорее всего, он даже не захочет говорить с ней на эту тему. Встретиться со второй женой Афанасьева? А вдруг она выгонит или скажет: «Вы лезете в чужие дела».
«Нет, не чужие! Не чужие!» Она скажет и ему и ей: «Как можете вы так бессердечно относиться к детям, ломать их жизнь? Кто дал вам на это право? Ваша любовь? Но и в любви есть запреты! И разве общество не вправе сказать вам: „Нельзя. Нельзя, вы делаете преступление!“»
Нет, это все как-то не так… Они окажут: «Молоды вы учить нас». Что же делать?
Над кроватью, в темноте, тикали на стене отцовские часы, лунный луч проник через окно и осветил корешок пушкинского томика на этажерке. Что же делать?
Сегодня она была у Афанасьевых. Мать Игоря еще не возвратилась с работы. Игорь и обрадовался приходу учительницы, и застыдился: он с ложечки кормил братишку, измазал Петушку киселем нос и щеки, потому что кормя, заглядывал в лежащий на столе учебник физики.
В комнате был тот беспорядок разворошенного гнезда, что безжалостно рассказывал об отсутствии в доме мужской руки, о неумелых усилиях Игоря: вешалка держалась в углу на одном костыле, из-под криво постеленного на широкой кровати одеяла виднелась простыня, на стуле стояла кастрюля.
Рудина пробыла у Игоря с полчаса, не спросила его о главном, ради чего пришла, и он ей ничего не рассказал.
Она ушла ни с чем, очень недовольная собою. Надо было прямо сказать Игорю: «Мы знаем о твоем горе, но крепись, мы с тобой». Или к больному месту нельзя притрагиваться?
Анна Васильевна снова беспокойно заворочалась. Что же делать? Что делать?
Она уснула, так и не найдя пути, по твердо решив посоветоваться с товарищами и прежде всего с Кремлевым — его недавно избрали секретарем партийной организации школы.
Утром Рудина встала с головной болью, но полна решимости. В школу она пошла немного раньше начала своих уроков. Посмотрела расписание. Кремлев был на уроке.
Он вошел в учительскую не сразу после звонка, быстро направился к стойке для журналов, легким, свободным движением поставил журнал на место и достал папиросу. Лицо его еще было возбуждено от недавнего разговора с детьми, и в глазах не погас тот огонек, что появляется в минуту увлечения работой.
— Сергей Иванович, — подошла к нему Рудина, — мне очень надо посоветоваться с вами…
Она стала рассказывать об Игоре, о его семье, о том, что увидела у Афанасьевых, о своих мучительных поисках, и чем дальше слушал ее Кремлев, тем сосредоточеннее становился. Было видно, что рассказ Анны Васильевны взволновал его, и он сейчас тоже напряженно думал — чем же можно помочь Игорю?
— Что-то надо предпринять… — произнес он словно про себя, — всем нам… вместе. Знаете что, зайдемте-ка к Борису Петровичу.
У Волина была Серафима Михайловна.