Пожалуй, больше всех помогала ему мать Леонида Богатырькова. Она тоже была у Балашовых, познакомилась с родителями Бориса и очень пришлась по сердцу Дмитрию Ивановичу своим простодушием, а главное — рассказами о том, как она воспитывает Леню.
Даже Валерия Семеновна растрогалась:
— Что ж я, не хочу моего Боричку воспитывать как следует? Я для него готова жизнь отдать…
— Я вам вот еще что скажу, Валерия Семеновна, — говорила Богатырькова, — если вы наказали — ни за что не отступайте! Пусть сердце разрывается, хочется простить, а вы все-таки будьте твердой! Я сначала тоже жалоблива была, а потом приучила себя.
Рассказывая Кремлеву об этом посещении, Богатырькова сокрушенно сказала:
— Не дошло, Сергей Иванович, до нее! К иному привыкла…
И потом горячо, с недоумением спросила:
— Я не пойму, почему у нас до сих пор не додумаются в загсе там, или где, вручать библиотечку молодым родителям, книги Макаренко, книги об удачном воспитании. Разве можно допускать в таком деле кустарщину?
На другой же день после посещения семьи Балашовых Сергей Иванович почувствовал, что между ним и Борисом возник какой-то мостик, словно бы произошло нечто важное, связавшее их, что юноша доверил ему личное, свое, о чем другие не должны знать.
К своим новым обязанностям редактора Борис отнесся с неожиданным для всех, кроме Сергея Ивановича, рвением и учителю ни разу не пришлось пожалеть, что он посоветовал Леониду дать юноше это поручение.
Балашов ввел в газете постоянный раздел «Хроника дня» и, собрав «собственных корреспондентов», говорил им веско:
— Вы в мелочах находите ростки нового. Скажем, — восьмой класс отремонтировал книги нашей библиотеки — немедленно дайте об этом информацию. Понимаете? В несколько строк! Но чтобы это было оперативно.
В разделе «Школьный крокодиленок» появились краткие заметки:
«Ученик пятого класса Лемешко, отвечая по истории, вместо „восстания в Сиракузах“, сказал „восстание серопузых“ — недослышал подсказку».
«Ученик седьмого класса Брагин, столкнувшись в дверях с Серафимой Михайловной, не догадался уступить ей дорогу, — пошел на таран».
Балашов организовал тринадцать сменных редколлегий и выпускал газету через день.
На «прессконференции» он спрашивал у читателей:
— Что вас не удовлетворяет в нашей газете?
— Да толк-то какой от заметок? — говорил скептически кто-то из старшеклассников.
— Вы имеете в виду действенность материалов? — осведомлялся редактор. — Мы на это обратим внимание.
И в конце каждой статьи начал теперь делать пометки: «Вызвали на учком», «помогло», а в газете появились отделы: «По следам наших выступлений» и «Как преодолеваются пережитки старого».
Изредка он сам выступал с хлесткими фельетонами, подписывая их «Каран д’Аш», а в передовице «В чем сила коллектива?» обрушился на отлынивающих от общественных поручений.
Только однажды ответственный редактор поскользнулся.
Приложением к стенной газете была газета световая. На стеклышках рисовали каррикатуры и по субботам показывали их в, зале через эпидиоскоп. Сергей Иванович посоветовал Богатырькову:
— Дайте-ка в светогазету материал о ее редакторе. Он на уроках французского языка по десять раз меняет место.
— Дадим! — охотно, согласился Леонид. — Заметку можно озаглавить «Тушинские перелеты». Только поместит ли? — усомнился он.
На подученной каррикатуре Борис размашистым почерком начертал:
«Ввиду нехватки стекла материал не может быть опубликован».
Сергей Иванович раздобыл у Савелова большой кусок стекла, и принес редактору:
— Вот вам запасец, — как ни в чем не бывало протянул он Балашову стекло.
Редактор испытующе посмотрел на Сергея Ивановича, улыбнулся и пропустил каррикатуру.
Рядом с расписанием в учительской Волин прикрепил кнопками свежий номер заводской многотиражки. И сразу около этой газеты оказались и Капитолина Игнатьевна, и Сергей Иванович, и химик Багаров. Передовица называлась «Наша школа». Целая страница отведена была письмам родителей, учителям. Мать Толи Плотникова писала:
«Примите наше рабочее спасибо… Для нас и Серафима Михайловна, и Яков Яковлевич, и все вы — родные, близкие люди».
— Это очень трогательно, — тихо сказал химик Багаров и задумчиво отошел к окну. — Очень трогательно и дорого…
Сергей Иванович, прочитав газету, подошел к «француженке», сел рядом с ней на диван. Она зябко куталась в платок, черные жесткие волосы беспорядочно обрамляли ее длинное унылое лицо.