— С моим сынком не пропаду, — с гордостью глядя на Игоря, ответила женщина. — Вот надо только малыша устроить в ясли.
— В этом мы вам постараемся помочь…
— Буду вам очень обязана! А как у Игоря с успеваемостью?
Игорь опустил глаза. У него было две тройки, и он стыдился их.
— Я уверена, что во второй четверти Игорь вернет себе доброе имя отличника и станет комсомольцем, — сказала Анна Васильевна.
— Вот посмотришь, мама! Посмотришь! — воскликнул мальчик.
— Ты обещал зайти ко мне в гости, почему же не приходишь? — укоризненно спросила Рудина и улыбнулась той своей милой улыбкой, которая, казалось, широко распахивала ее душу.
— Я зайду, — тихо пообещал Игорь, вспомнив и первый приход учительницы к ним домой, и то, как он ни о чем ей тогда не рассказал, и как она потом приходила снова. — Я обязательно приду, — повторил он.
Сейчас она стала для него такой же близкой, как мать, и он мог бы ей рассказать, что слышал вчера из своей комнаты, как взволнованно разговаривали о чем-то мама и пришедший к ним отец, что когда он вышел в большую комнату, отца уже не было, — но у матери тревожно и радостно блестели глаза и она как-то сразу похорошела.
Он не спросил ее, зачем приходил отец, — боялся разрушить надежду, что возникла в сердце, но от этой надежды все вокруг становилось светлым и хотелось скакать и петь непонятное для всех, но дорогое ему: «Это будет! Это будет!»
Ровно в четыре часа горн торжественно возвестил начало сбора.
Родители уже сидели в зале. Пионеры выстроились напротив большого портрета: чья-то детская рука с любовью написала красками портрет маленького Володи Ульянова.
— Отряд, к выносу знамени — смирно! — раздалась громкая команда, и ряды застыли.
Терентий Петрович расправил свою бороду и решительно встал. За ним, неуверенно переглядываясь, поднялись все родители.
Костя Рамков, ловко щелкнув каблуками, повернулся лицом к строю.
— Сдать рапорт! — приказал он.
Его осанка, горделивая посадка головы, весь он — порывистый и увлеченный — как нельзя лучше подходил к этому праздничному сбору.
Приняв рапорт, Костя начал перекличку.
— Василий Светов! — вызвал он, и голос его зазвенел, как струна.
Правофланговый Леня Пронин ответил торжественно:
— Геройски погиб, защищая социалистическую Родину!.
— Игорь Афанасьев!
— Есть!
— Лев Брагин!
— Есть!
Закончив перекличку, Костя громко предложил:
— А теперь давайте споем песню, посвященную нашей школе. — И первым начал высоким мальчишеским голосом:
Все дружно подхватили слова песни.
Доклад «Великий Октябрь» делал Алеша Пронин. Говоря, он требовательно поглядывал на слушателей черными глазами.
Инженер Пронин сидел у стены, опершись о колени руками, и на его полном смуглом, лице были написаны удивлению и гордость.
Алеша, пригладив вихор, который тотчас же снова вскакивал, говорил звонким голосом:
— Вся наша страна выполняет пятилетний план. Да еще как! И вы, наши родители, все свои силы отдаете! Дедушка Димы Федюшкина недавно орден трудовой получил на заводе…
Терентий Петрович с удовольствием подумал: «Ишь ты, мальчонка, ножки, что сошки, а похвалил — и приятно».
— А маму Левы Брагина, — продолжал Алеша, — наградили медалью «За доблестный труд»… Значит, и мы не должны отставать от своих родителей и нам надо учиться только на «отлично». И быть дружными…
Отец Алеши оглянулся по сторонам, словно призывая в свидетели: «Видели? Какие растут наши-то?» Он гордился и тем, что сын его отлично закончил четверть, и тем, что готовится поступить в комсомол. «Теперь я действительно буду комсомольским папашей», — удовлетворенно подумал инженер.
После доклада семиклассники, взяв под руки родителей, повели их в класс. На партах лежали подарки: картины, стихи, самодельные портсигары, старательно раскрашенные глиняные кувшины для цветов. Алеша Пронин краешком глаза наблюдал за отцом. Большой, добродушный, он, улыбаясь, рассматривал выпиленную сыном полочку из фанеры; полочка отливала светлокоричневым лаком и в руках отца казалась особенно хрупкой.
— Это ты ловко сделал, — одобрительно сказал Пронин, привлекая к себе сына.
— У себя над кроватью повесишь, — стараясь сохранить серьезность, посоветовал Алеша и немного отстранился — неудобно на людях нежничать.
…Борис Петрович, убедившись, что все идет как нельзя лучше, незаметно ушел.