Анна Васильевна шепчет Серафиме Михайловне:
— Сегодня у меня такое праздничное настроение… такое праздничное!
Бокова ласково глядит на нее, а краешком глаза отмечает: «Плотников пристроился у оркестра… вожделеет».
Действительно, живая игра его лица так ясно выражала чувства, что их можно было читать, как по открытой книге.
Оркестр гремит оглушительно, тоненько звенят оконные стекла.
Плотников с завистью смотрит на Ваню Чижикова. Ваня играет на фаготе. «Серафима Михайловна обещала, — размышляет Толя, — если окончу вторую четверть без троек, записать в оркестр. Окончить можно… надо только лучше слушать на уроках». Он мечтательно смотрит куда-то вдаль, поверх голов сидящих впереди, и представляет себе: вот выстраивается вся пионерская дружина и ему, Плотникову, объявляют перед строем благодарность. Или нет, — его фотографируют у развернутого знамени дружины.
Но от этих сладких мечтаний его опять отвлекает Чижиков. «Как здорово надувает щеки — повезло же человеку», — думает Толя. Но скоро ему надоедает заниматься одним Чижиковым. «Ага, — завертел он круглой головой, — места занимают в президиуме… историк из старших классов… Борис говорил: „Справедливый человек“. А вон наша Серафима Михайловна села рядом с Борисом Петровичем».
Плотников захлопал в ладоши, и его дружно поддержали. «А около графина с водой, — продолжал он свой наблюдения, — мать Лени Богатырькова, ох, и вредная! Как вызовет на родительский комитет — не знаешь, куда деваться. А около нее пожилая женщина в вязаной кофточке. Лицо знакомое, будто видел где-то, а где — не вспомнишь».
— Кто это? — возбужденным шопотом, спрашивает Плотников у соседа. Алеши Пронина из седьмого «Б».
— Мать Героя Василия Светова.
— Да ну! — даже подскакивает Толя и впивается глазами в лицо женщины.
Но вот его внимание привлекает старик с седой бородой. «Тот, что на улице ко мне подходил!» — узнает он.
— А с бородой кто? — снова обращается он к Лене.
— Мастер с завода… Герой Труда. Дедушка нашего Димки… — с гордостью говорит Пронин и небрежно добавляет: — Я его в докладе отметил.
— А… а… а, — понимающе протянул Толя, — общественность!
Из-за стола встает Борис Петрович.
— Дорогие товарищи, — негромко говорит он, но в зале наступает такая тишина, что каждое его слово слышно отчетливо, — сегодня, отмечая наш великий праздник Октябрь, мы, как и вся наша страна, подводим итоги своей работы. Мы закончили первую четверть почти без двоек, но разве может это удовлетворить нас?
— «…удовлетворить нас», — как эхо, шопотом повторяет Плотников.
— Конечно, нет! Надо, чтобы большинство оценок было четыре и пять. И уже появились такие классы. Например, седьмой «Б» Анны Васильевны…
На этот раз начал аплодировать из президиума Яков Яковлевич. Широкое, скуластое лицо его сияет, очки, сдвинутые на лоб, подпрыгивают.
«В зале разразилась буря приветствий», — записал Балашов в своем редакторском блокноте.
Увесисто, солидно хлопают в ладоши старшие; растопырив пальцы, жмурясь, — малыши.
Семиклассники стараются перехватить взгляд Анны Васильевны: довольна ли? Оценивает ли всю торжественность минуты?
У Анны Васильевны такое состояние, какое было, когда ее в институте приняли в комсомол. И радость и взволнованность — оправдает ли доверие? — и счастье, что близкие люди рядом, и теплота, заполняющая сердце. На мгновение она приложила руки к горящим щекам, словно хотела охладить их.
Комитет комсомола и учком решили подарить седьмому «Б»… — сообщает Волин и делает паузу.
В это время Рамков и Леонид Богатырьков бережно вносят в зал из боковой двери что-то высокое, тщательно обернутое белой бумагой, придерживая, ставят у края сцены.
Зал замер, вытянулись шеи. «Что это? — гадает Плотников и от нетерпения привстает. — Похоже на картину…»
Костя от волнения побледнел, а пышущее здоровьем лицо Леонида стало еще ярче.
Рамков снимает бумагу, и по залу проносится шопот восхищения.
Это был написанный красками портрет любимца школы Василия Светова: смелые, полные жизненного огня глаза глядели из-под густых бровей, прядь каштановых волос спадала на чистый широкий лоб, золотая звездочка горела на зеленой гимнастерке.
Все невольно посмотрели на мать Василия. Она поднялась из-за стола:
— Спасибо за добрую память… дети, — прерывающимся голосом сказала она. — Наш Вася хорошо учился, был настоящим комсомольцем…
Тут неожиданно вскочил с места Толя Плотников и воскликнул ломким голосом, восторженно глядя на мать Василия: