3
ПРИКАЗ № 16
по Талицкому художественном училищу
им. М. Горького
«19» марта 194… г.
§ 1
Учащегося III курса ЗАРУБИНА А. за хулиганские выходки по отношению к товарищам по курсу, выразившиеся в рисовании на девушек-однокурсниц пошлых, хулиганских карикатур, кроме того, допускавшего неоднократное третирование товарищей, имеющего неоднократные замечания за нарушение дисциплины и имеющего два выговора за нарушение дисциплины, из училища исключить.
Канцелярии — выдать документы после расчета с хозчастью.
§ 2
Учащемуся III курса КАСЬЯНИНОВУ А., как принимавшему участие в рисовании карикатур, объявляю выговор».
Сашка стоял у дверей канцелярии и читал этот приказ.
Он прочитал его раз, потом еще раз, пытаясь понять, за что же его исключили.
О стенгазете не было в нем ни слова. Какие же это «карикатуры», причем «хулиганские, пошлые», директор имеет в виду? Неужели же ту, которая им была нарисована вместе с Касьяниновым на одном из уроков талицкого искусства, где они изобразили своих девчат восседающими на ослице в позах рублевской «Троицы»?.. Но что же директор мог найти в ней такого, если сами девчата смеялись, когда они им показывали?..
В приказе еще был и третий параграф, но читать он его не стал. Хватало с него и первого.
За канцелярской дверью слышались звуки, напоминающие всхлипывания. Он постучался:
— Можно?
— Войдите, — послышался из-за двери набухший слезами голос.
Евгения Станиславовна сидела с опухшим от слез лицом. Оказалось, что тем же приказом, параграфом третьим, ей был объявлен выговор с предупреждением. На днях опоздала она на работу, у нее заболела дочка. Пыталась Гапоненке объяснить, но директор не стал даже слушать…
— Какой же бездушный он человек! — проговорила Евгения Станиславовна, вытирая платочком конец покрасневшего носа. Взглянула на Сашку заплаканными глазами, вздохнула: «Вот и у вас тоже…» Снова вытерла нос, спросила, чуть помолчав, что он теперь собирается делать, будет ли хлопотать о восстановлении, но он и сам еще толком не знал.
— Вы в область езжайте! — принялась деловито советовать Евгения Станиславовна. — Там в областном отделе искусств женщина есть одна, студентам она всегда помогает, как мне говорили. А документы, если хотите, получите у меня в понедельник, я буду с утра…
Он попрощался и вышел.
Вышел — и лег возле храма, на не просохшей еще лужавине, на голой земле.
По угору, по сизым булыжникам мостовой скакали ручьи. В блеске вечернего низкого солнца плавились горизонты. Отсюда, с холма, были видны за селом парующие поля и зеленые яркие озими в белых заплатах последнего снега. Налево стоял приземистый каменный дом Аристарха Дурандина, ниже его — белое здание училища, за училищем — норинский дом. Направо виднелся еще один, угловой доляковский, с белыми ставнями на дорогу. Ниже храма — базарная площадь с ее магазинами, лавками, с лошадьми, которых они часть бегали рисовать, Таличка, вспухшая мартовским льдом, за ней — Слобода…
За годы учебы он сам не заметил, как сросся с этим селом, привязался к нему, будто бы здесь и родился. И было с ним жаль расставаться. Но жалость эта его относилась только к селу. Ни сожаления о том, что случилось, ни чувства раскаяния он не испытывал.
Из редакции областной газеты пришел наконец-то ответ. В нем сообщалось, что письмо их, студентов, редакция переслала руководству училища для принятия необходимых мер. Видимо, это и развязало Гапоненке руки, поскольку «необходимые меры» немедленно были приняты.
Что теперь делать?.. Ехать домой? Но что он скажет матери, как ей посмотрит в глаза? Мать из последних сил выбивалась, тянула его все эти годы, а он…
Нет, домой ему путь заказан, нельзя ему ехать домой! Поедет он в область и будет искать справедливость. И не уедет оттуда, пока ее не найдет. Он расскажет там всё, всю правду! И его там поддержат, поймут.
Неожиданно для себя он обнаружил, что лежит возле храма на том самом месте, на котором лежал когда-то, почти три года назад, в тот августовский счастливый день, когда был досрочно зачислен в училище.
Вспомнил свои счастливые мысли, мечты, решение закончить училище раньше срока и с горькой ухмылкой подумал: ну вот и закончил! Не за два, не за три года, как намечалось тогда, а за два с половиной. И вот снова лежит на том самом месте, подводит новый «итог»…