Он сам, Александр Ильич, с удовольствием отключаясь от суетной жизни столицы, проводил здесь, в родительском доме, каждый свой отпуск. Здесь-то и вызрело в нем решение посетить те места, где прошла его молодость, по которым он бегал когда-то с этюдником, полный веры в свое призвание и светлых надежд.
…Дверцы бесшумно закрылись. За окнами поплыли, замелькали домишки приволжского городка. Сверкнула синим лезвием Волга, по утренней глади которой белыми водомерками шустро скользили «ракеты», «восходы» и «метеоры». За крутым поворотом в гору, надвое рассекая желтое поле еще не сжатой пшеницы, сиреневой темной лентой пласталось асфальтовое шоссе. До областного города было теперь прямое автобусное сообщение, но как добираться оттуда ему до села-академии, он себе точно не представлял. Возможно, там тоже ходит автобус, а может, придется даже пешком, как в те довоенные времена…
Ровно и мощно гудел мотором «Икарус», встречный ветер туго трепал занавески на окнах, лицо обдавало потоком встречного воздуха. Мимо мелькали знакомые перелески, селения, дорожные знаки, воскрешая полузабытое, давнее. Годы студенчества, годы взросления, когда они жили несчитанным и немереным временем, будто была у них впереди бесконечность или по меньшей мере тысяча лет; время мечтаний и светлых надежд, когда впервые он приобщался к тревогам и радостям творчества, начал осмысливать жизнь, веря, что ждет его впереди нечто таинственное, необычайно прекрасное…
Сорок лет.
Многое стерлось в памяти. С возрастом он все чаще стал замечать, как забывает то, что случилось совсем недавно, но вот то, довоенное время память высвечивала с пронзительной яркостью. Помнилось, как он сидел в хмурый тот мартовский день за селом, дожидаясь попутки; как, добравшись до областного центра, долго мотался с вещишками по городским слякотным улицам, среди размытых весенним сырым туманом громад городских зданий.
Это был город ткачей, одним из первых поднявшийся против царя, город, родивший России и миру новую форму власти.
Долго отыскивал здание художественного училища. Николая нашел на уроке живописи (предупредил о приезде письмом). Тот встретил его горячо, сразу же все между ними было забыто. Сбежав с уроков, на стареньком дребезжащем трамвае повез куда-то его на городскую окраину, где он квартировал с ребятами у старухи, и по дороге еще стал горячо убеждать, чтобы друг его отправлялся в отдел искусств, возглавляет который одна мировая тетка. Она из простых ткачих и всегда выручает ихнего брата студента, не дает их в обиду. Можно даже и не возвращаться в Талицкое училище, а попросить, чтобы его оставили здесь…
Все это полностью подтверждало то, что доводилось слышать об этой тетке еще там, в Талицком, и Сашка отправился к ней, полный светлых надежд.
Она приняла его быстро, без проволочек, но вышел он от нее совершенно убитый, потерянный.
Ему заявили, что ей уж звонили и что в столе у нее лежит письмо их директора. Быть не может речи не только о переводе, но и о восстановлении его в училище.
Он попытался ей объяснять, как все случилось, но она занялась другими делами, всем своим видом показывая, что разговор с ним окончен.
Несколько дней он болтался по городу — читал на заборах афиши, свежие номера газет. Деньги таяли быстро, и, подходя к газетной витрине, теперь он искал на последней странице рубрику «Требуются…».
Требовались работники разных профессий, но никому не требовался художник. Впрочем, он был готов на любую работу, даже ходил на товарную станцию, спрашивал, не нужны ли там грузчики, сторожа или кто-то еще. Грузчики были нужны, но на временную работу его оформлять отказались…
Как-то, мотаясь бездельно по городу, на одной из витрин он увидел в газете знакомый портрет. Бритая голова, встопорщенные усы, а главное, изумленный этот, недоумевающий взгляд были слишком знакомы, чтобы он мог ошибиться.
«УМЕР И. И. ДОЛЯКОВ» — было написано крупными буквами в черной траурной рамке.
Гулко сдвоило сердце.
Долго стоял с опущенной головой, а потом весь остаток дня ходил задумчивый, хмурый.
Было больно сознавать, что его уже нет, чудаковатого этого, гениального мастера. На Колькин вопрос, почему он как в воду опущенный, что приключилось, буркнул, что умер Иван Доляков, и показал свежий номер газеты, содранный им с витрины.
Шла вторая неделя, как он приехал сюда. Жил на чужой квартире, спали на Колькиной койке вдвоем.