На прощание он дал московскому гостю стопу газет и журналов — пусть познакомится с этим сам.
Придя к себе в номер, он долго листал, просматривал их и лег только в третьем часу с головой, распухавшей от мыслей.
Как легко ведь, как просто бывает испортить большое и нужное дело! И как потом тяжело его ставить на ноги заново! Почему, почему так бездумно мы портим, сметаем, изничтожаем нередко то, что создавалось веками, усилиями поколений, на чем лежит печать Времени?..
Вздремнуть довелось недолго, в шесть утра он снова уж был на ногах, разбуженный криком грачей.
Через открытую форточку комнату промывало густым деревенским воздухом. За окном на зеленой траве, в тени от стоявшей рядом старой ветлы недвижно лежала сетка горячих солнечных пятен.
Он улыбнулся, вспомнив, как спрашивал Горюнова, не знает ли тот чего о судьбе Евгении Станиславовны.
«А у вас с ней… чего-то такое было?» — спросил Горюнов.
«Да ничего, просто так…» — ответил смущенно он и начал тереть левый глаз.
Горюнов же весело стал вспоминать, как приглашала она, секретарша, поодиночке его и других ребят на квартиру к себе, угощала там чаем, домашней наливкой, как слушали с ней патефон…
«И у тебя то же самое было?»
Александр Ильич не ответил, и оба расхохотались, вспомнив своеобразное хобби своей секретарши, ее увлечение мальчиками.
Горюнов рассказал, что после войны к ней наезжал иногда Бугаев, главный ее любовник, — от алиментов скрывался, несколько раз был женат…
Увидев в окно гостиницы белую колокольню, он снова почувствовал счастье и стал одеваться с тем ощущением, какое бывает разве что в детстве в канун великого праздника. За четыре оставшихся дня он решил побывать в старом и новом музее талицкого искусства, в училище, в мастерских, встретиться с мастерами-художниками.
Он перешел улицу и направился к колокольне Ильинской церквушки, белевшей среди старых ветел. Там, как сказал ему Горюнов, находится местный талицкий пантеон.
Кладбище было обнесено жиденькой деревянной оградкой, вид имело совсем разоренный, заброшенный. Могильные старые холмики с остатками железных и деревянных крестов — все поросло густою травой, лишь несокрушимо, как прежде, стояли гранитные глыбы памятников хозяину мастерской Сарафанову, потомственному почетному гражданину, и супруге его Татiане Васильевне, тоже потомственной и почетной. Посередине кладбища торчали еще два уцелевших памятника — «вязниковскому купцу» Александру Трифоновичу Коровенкову и рано «почившей в бозе» его молодой супруге.
Вспомнив, как некогда закалял свою волю на этом вот самом кладбище, Александр Ильич принялся шарить глазами, пытаясь найти тот ноздрястый камень, под которым когда-то провел жуткую ночь. Камень тот сохранился, но почти весь ушел в землю.
Пантеон обнаружил не сразу. Три простенькие дешевенькие плиты стояли в высокой траве под густою листвой старых лип. Под ними, рядом друг с другом, лежали трое из семерых основателей местной артели, три знаменитых талицких мастера. Первым был похоронен старейший, Буканов. За ним Лубков. А потом Доляков. Трое Иванов. Двое из них — Иваны Ивановичи…
В молчании постояв перед этими скромными памятниками, он тихо побрел по кладбищу и вздрогнул от неожиданности, наткнувшись еще на один.
На железной табличке, выкрашенной зеленой масляной краской и прикрепленной к серой, чуть скошенной сверху цементной плите было выбито:
Григорий Егорович
ХАЛДИН
1880—193…
Кто все-таки вспомнил бедного гения и сохранил о нем память, воздвигнув на разоренном кладбище простенький этот памятник?..
Тихо шептались старые ветлы, березы и липы под свежим утренним ветерком. Плесневели в высокой могильной траве, покрывались едучей ржавчиной останки поваленных памятников, крестов. Кой-где к остаткам крестов были привязаны козы, свободно разгуливали по кладбищу овцы. Прошла пожилая женщина с буханкой ржаного хлеба в руке. Он думал, несет хлеб домой, а она подошла к животным и, разломав на куски буханку, стала кормить их хлебом. А выше, вправо от кладбища, уже гудели вовсю самосвалы, визжали подъемные краны, рычали бульдозеры — то просыпалась стройка, строились новые мастерские художников…
Жизнь шла своим чередом. Здесь же, рядом со стройкой, в земле, заросшей могильной травой, лежали останки тех, кто сделал это село знаменитым, принес ему мировую славу.
…В разговорах, встречах и новых знакомствах незаметно прошло все остальное время. И вот уже снова пора уезжать…