Благодаря коллекторам не допускалась чрезмерная перегрузка отдельных госпиталей, работа проходила более ритмично, слаженно. Замечу, однако, что мы иногда сознательно шли на перегрузку отдельных госпиталей, когда ожидалась крупная наступательная операция и предвиделось поступление большого количества раненых. Тогда другие госпитали двигались по пятам наступающих войск и развертывались по необходимости. Причем госпиталь развертывался не весь, а только частично, главным образом операционно-перевязочный блок, госпитальное отделение. Остальное имущество, аптека, продукты и прочее оставалось в машинах. Все это делало госпиталь более мобильным.
Время передышки кончилось. В конце лета 1943 года наша 44-я армия перешла в наступление. Взаимодействуя с соседними подразделениями, наши части ворвались в Таганрог, освободили город и продолжали с боями продвигаться на запад.
Наступление было в разгаре. Войска преодолели ряд сильно укрепленных опорных пунктов врага, перерезали важную магистраль, по которой гитлеровское командование посылало подкрепления своим армиям, зажатым в Крыму. Наконец вышли к Днепру. На берегу реки, прямо перед нами, была легендарная Каховка.
При таком стремительном продвижении наши коммуникации оказались сильно растянутыми. Госпитали, не успев как следует развернуться, должны были снова двигаться вслед за наступающими войсками.
В те дни большую часть времени я находился в дороге, на пути от одного госпиталя к другому, из медсанбата в медсанбат. Возвращаясь в санитарный отдел, докладывал обстановку полковнику Тарасенко, и мы тут же намечали план действий на ближайшие дни.
Интересуясь делами в том или ином медсанбате, Александр Маркович, как бы между прочим, выспрашивал, не знаю ли чего нового о медсанбате 320-й дивизии и его ведущем хирурге Нине Федоровне Гришиной. Я стал догадываться, что это неспроста: однажды, когда попытался было пошутить по поводу повышенного интереса Александра Марковича к этому медсанбату, он рассердился, и я понял, что шутить на эту тему не следует.
Зато, когда я докладывал, что, будучи в медсанбате у Нины Федоровны, видел, как она оперирует раненых, как ловко справляется с эвакуацией, Тарасенко весь сиял. Он глубоко затягивался папиросой и пускал сильную струю дыма. Это был верный признак того, что он в хорошем расположении духа.
Иногда мы заезжали в медсанбат 320-й дивизии вместе. Обычно Александр Маркович постоит у двери операционной, посмотрит, как священнодействует Нина Федоровна и, не сказав ни слова, исчезает. Если мне доводилось вскоре после этого вновь появиться в медсанбате дивизии, Нина Федоровна начинала обиженно ругать Александра Марковича:
— Тюлень, бегемот, уж не мог дождаться конца операции!
А когда я собирался уезжать, меняла тон и неизменно просила передать: — Пусть хоть на минутку приедет, накопилась уйма вопросов…
Как-то дальше у них сложатся отношения, разве угадаешь? Уж очень они разные, непохожие один на другого… А может, именно потому и быть им вместе? Так это и произойдет, но значительно позже. А тогда все смешалось, переплелось длинными неспокойными дорогами, бесконечными переездами, бессонными ночами. Трудная бивуачная жизнь. Мы не знали, где остановимся сегодня и где заночуем завтра.
В глубоком раздумье еду по разбитой вконец фронтовой дороге. Холодный дождь стучит по брезентовой крыше нашего видавшего виды газика. «Дворник» не успевает смахивать воду с ветрового стекла, и шофер едет с открытой дверкой, чтобы вовремя обойти глубокие, невылазные промоины. Нужен особый нюх, артистическая шоферская интуиция, чтобы не «засесть» в этой трясине.
Так, преодолевая ухаб за ухабом, пробираемся к перекрестку, где нас останавливает светло-русая регулировщица в насквозь промокшей плащ-палатке. Диву даешься, как эта юная девушка, которая в мирное время, наверное, боялась войти в темную комнату, сейчас одна в степи, во мраке и холоде строго проверяет документы, мужественно охраняет доверенный ей боевой пост. Да, поистине велик подвиг юных «хозяек» фронтовых дорог…