Нам, по правде говоря, было не до этих, чисто утилитарных объяснений. Наши ощущения были куда сложнее, чем просто боязнь трупного заражения. Описать впервые охватывающие тебя чувства при виде изолированных органов и тканей человека трудно. Те, кто испытал его, знают это… Непременно кому-то сделается не по себе, кто-то выйдет в коридор. Но большинство более или менее быстро привыкают к необычной обстановке.
Много хлопот доставляло то, что все анатомические обозначения надо было выучить в латинской транскрипции. Еще в древние времена римляне разработали медицинскую терминологию, а греки — первые искусные врачи ввели названия болезней. Попытки выработать свою национальную терминологию предпринимались во многих странах, в том числе и у нас, но успеха не имели — пришлось вернуться к старой, испытанной и проверенной в течение многих веков. Латинская и греческая терминология была и остается международным языком медиков. Студент-медик, хочет он или нет, должен в первые два года запомнить и твердо знать сотни всяких названий и обозначений по латыни и на греческом языке.
Все мы любили факультативные лекции по анатомии. Проводил их приват-доцент М. Ф. Иваницкий. Сухой, казалось бы, материал он излагал так образно, демонстрируя при этом движения человеческого тела, и так блестяще рисовал разноцветными карандашами на доске, что мы уходили с его лекций не только обогащенные знаниями, но и какие-то воодушевленные, будто послушали хорошую музыку или стихи.
Оригинальной фигурой на кафедре нормальной анатомии был доцент Е. О. Грейлих — человек почтенного возраста, худощавый, с реденькой бородкой. Он любил называть студентов синьорами, а студенток — синьоритами. На коллоквиумах и зачетах, в случае, когда студент «плавал», Евграф Оскарович ворчал: «Протурю…» Несмотря на суровую внешность и исключительную требовательность, мы не только уважали, но и искренне любили Грейлиха за прямоту, принципиальность и высокое педагогическое мастерство. Свой, казалось бы, сухой предмет — анатомию он «показывал» в динамике, на живом человеке. На экзамене требовал перечисления мышц, участвующих в том или ином движении, и уж потом допытывался до мест их прикрепления или строения.
Популярны у студентов младших курсов были и лекции профессора-физика А. Б. Младзиевского. Задолго до начала аудитория заполнялась до предела. Профессора приходили слушать и студенты других факультетов — настолько увлекательно читал он свой курс. Маленький, розовощекий, он быстро перебегал от одного физического прибора к другому и, как иллюзионист, поражал наше воображение «чудесами».
Другого склада был профессор Богоявленский — заведующий кафедрой зоологии. Лекции он читал сухо, скучно и совершенно не обращал внимания на аудиторию. Студенты могли заниматься чем угодно, а он — грузный, малоподвижный, уставив взгляд глубоко посаженных глаз в одну точку, монотонно описывал особенности того или иного жука, бабочки, рака. Если большинство преподавателей принимали экзамены в утренние часы, то профессор Богоявленский обычно начинал с 10—11 часов вечера. Во время экзамена по выражению его лица нельзя было понять — согласен он с твоими ответами или нет. Ни одного замечания, ни одного дополнительного вопроса. Сидит, глубоко уйдя в кресло, не поднимая головы. Это, однако, не мешало ему все видеть и замечать. Говорили, однажды он сказал студенту: «Эти ботинки, молодой человек, я сегодня вижу уже второй раз…»
Много пользы принесли нам беседы профессора М. Н. Шатерникова — ученика знаменитого физиолога И. М. Сеченова — о тонкостях нашей будущей профессии. Как сейчас вижу этого сухощавого старика с правильными чертами лица и седой вьющейся шевелюрой. Держался он со студентами просто, лекции читал без внешнего блеска, но примеры из медицинской практики, которые он приводил, были настолько поучительными, что запоминались на всю жизнь, а впоследствии помогли избежать многих ошибок.
Помню рассказ Михаила Николаевича о том, как выдающийся русский хирург Н. В. Склифосовский оперировал одну из своих пациенток. Сложную пластическую операцию он вынужден был проводить без обезболивания. Но врач сумел внушить больной, что исход во многом зависит от ее мужества. И что же? Женщина стойко перенесла тяжелую и болезненную операцию.
Так, еще на студенческой скамье мы начинали постигать, какое большое значение имеет не только лекарственная терапия или хирургическое лечение, но и доброе, умное слово врача.