Неожиданно мне припомнился случай, как привели однажды брата домой окровавленного, избитого. Это его, оказывается, торговец кожами Кислов так «разукрасил». Ребята играли возле его дома, шумели, видно, а тому не понравилось. Выскочил, ударил Павла кулаком в лицо. Павел ему: «Вот погоди, пойду в сельсовет — тебе не поздоровится», Кислов совсем озверел. Стал бить и пинать Павла ногами, приговаривая: «Вот тебе за комбеды, вот тебе за сельсовет!»
И вот такие Кисловы торгуют вовсю, живут, как видно, припеваючи. Я ничего не понимал.
Мы шли торговыми рядами, и я услышал от брата незнакомое слово — НЭП.
Пытался рассказать мне Павел про новую экономическую политику, многого я не понял тогда, да и самому брату, видно, не все было ясно, но одно запомнил твердо — не долго будут благоденствовать торговцы и спекулянты; дело это временное.
Устроились мы с братом у одного богомольного старика. Этот «богомол» уступил нам угол горницы, содрав за это втридорога. До занятий оставалась всего неделя, в течение которой предстояло сдать экзамены. И вдруг Павел неожиданно заявил:
— Сдавать будешь не в шестой, а в седьмой класс. Когда я поступал, меня после экзаменов приняли в седьмой. Почему бы и тебе не попробовать?
Перечить я не стал, но был уверен, что и для шестого класса вряд ли гожусь. Как и следовало ожидать, экзамены я провалил с треском. Павел был просто обескуражен моими ответами. Так, на экзамене по географии на вопрос: «Что такое руда?» — я ответил не раздумывая: «Руда она и есть руда».
Учительница брата, Евдокия Константиновна Лебле, всячески старавшаяся помочь мне, развела руками.
— Павлуша, — сказала она брату, — мы сможем принять Володю только в шестой класс, да и то с условием, что ты будешь с ним постоянно заниматься.
Так я стал учеником шестого класса Дальне-Константиновской школы-девятилетки.
ВПЕРЕД, ЗАРЕ НАВСТРЕЧУ…
Бревенчатое здание школы стояло на пригорке у въезда в село и было окружено со всех сторон стройными тополями. Когда-то его покрасили в бледно-голубой цвет, но краска местами облупилась: школа давно не ремонтировалась. Двери из просторных светлых классов открывались в общий зал, где мы бегали во время перемен. Здесь же проходили собрания и вечера.
Школа мне сразу понравилась. В ней было шумно и весело. Занятия проходили в две смены. Учеников насчитывалось 360 человек, преимущественно из соседних деревень, но были и такие, как мы с Павлом, — из отдаленных мест. Нередко за одной партой сидели усатые парни, в линялых гимнастерках, побывавшие на гражданской войне, и совсем зеленые юнцы. Всех объединяла тяга к знаниям. Не припомню случая, чтобы кто-нибудь отлынивал от занятий, пропускал уроки. А ведь многим ребятам приходилось вставать в три-четыре часа утра, чтобы успеть управиться по дому и не опоздать к урокам — идти-то надо было верст семь-восемь.
В очень злые метели те, кто жил в дальних деревнях, оставались ночевать в общежитии при школе, и тогда общежитие походило на муравейник: долго не могли угомониться, а спать ложились в ряд на соломенные тюфяки, накрывшись полушубками.
Занимались мы поначалу без учебников, старательно записывая на оберточной бумаге все, что говорилось на уроках.
Помню, был у нас в классе паренек Вася Занозин. У него была тетрадка, и служила она ему верой и правдой. Напишет Вася карандашом сочинение или диктант, потом сотрет резинкой и следующий урок вписывает… Он был единственным сыном, мать его постоянно болела, но Вася, хотя и вел все хозяйство «за мужика», никогда не пропускал занятий и не опаздывал. «Когда ты только спишь?» — удивлялись ребята. Вася застенчиво улыбался, отмалчивался.
Ох как трудно было на первых порах… Особенно с математикой, русским языком. Вечера напролет приходилось просиживать, решая задачи по геометрии и алгебре. А чтобы научиться грамотно писать, я старательно переписывал целые страницы из книг для чтения. Видя мои мучения, Павел посылал меня к Евдокии Константиновне, и она терпеливо объясняла правила, заставляла рассуждать вслух, помогала решать особенно сложные задачи. День ото дня мои дела поправлялись.
Домой на зимние каникулы приехал с легким сердцем, плохих отметок у меня не было. Мать радовалась моим успехам, хвалила брата. «Живите дружно, — говорила она, — помогайте друг другу. Мне-то вряд ли придется увидеть, когда вы выйдете в люди…»