Эскель помог Пантее выбраться из подвала, посидел немного, оправляясь от тошноты, и они опять пошли к крестьянам. Девочку ведьмак отправил к кузнецу — узнать, как там продвигается работа с мечом. Пантея с радостью побежала: она не любила, когда на неё смотрят сразу много сельчан.
— Я вот что вспомнила, господин! — вдруг сказала подошедшему Эскелю одна крестьянка. — Жену Вита нашли — у неё вся подушка в крови была, будто кто шею ей порезал. Мы ж сначала думали, что это мужик её того, сам. Только не было его дома ночью: сидел до утра с мужиками в карты резался.
Ещё аргумент: раны на шее одной из умерших вполне мог оставить и игоша, только уже окрепший. Значит, чем дольше будет тянуться это дело, тем больше сил наберут чудовища.
— Ну так как, господин, нашли что-нибудь?
— Есть кое-что. Кто-нибудь помнит, была ли Агнешка… — ведьмак опять застеснялся, — ну, беременной лет десять назад?
Одна старуха призадумалась, а потом сказала:
— Кажись, живот был у неё небольшой. Помню, идёт она по улице, такая пьяная, что чуть не ссытся на ходу. Я давай её стращать: что ж ты, говорю, о дите своём нерождённом не думаешь, пьёшь, как кобыла в жару? Ведь эдак урод какой родится — что делать с ним будешь? Убью его, говорит, тогда, а ты не лезь, а то и тебе достанется за то, что лезешь не в своё дело. Потом живота у неё не было. Я подумала, может, она просто в тот день нажралась так, что я её за брюхатую приняла.
— Боюсь, что мы имеем дело с игошами. Это монстры, которые появляются из нежеланных нерождённых детей. Агнешка упала в подвал, у неё случился выкидыш, и она закопала его в углу. Должна была быть двойня.
— Батюшки! — одной девице стало дурно, и её подхватила мать. Бабы и старики разохались.
— Извести-то их можно как-нибудь?
— Можно. Остались ли у Медведихи родные? Если они дадут нерождённым имена, игоши превратятся в добрых духов.
— Нету. Мать была, только она померла давным-давно. Братьёв-сёстров не было.
— А нам самим назвать их нельзя? — спросила старуха.
— Нельзя. Сработает только кровное родство.
Тут Эскель осознал, что придётся биться в одиночку с двумя игошами, и эта битва, с учётом его состояния, скорее всего станет его последней. Ведьмаки, которым доводилось сталкиваться с этими тварями, еле-еле одолевали одного: у игош бешеная регенерация и они часто выпускают шипы, как альгули.
Прибежала Пантея и сообщила, что кузнец обещал управиться с мечом за неделю. Пока сделает стальной сердечник, пока расплавит серебро, пока скрепит его, пока форму придавать будет и даст остыть — меньше не выйдет.
За неделю надо найти способ выманить игош из подвала. Там сражаться нельзя: нет возможности уклоняться. Идеально было бы сойтись с ними в поле и двоим ведьмакам. Только где второго возьмёшь?
Эскель всерьёз задумался над тем, что ведьмаки редко покрывают маслами наконечники от арбалетных болтов, а жаль: опытный стрелок нанёс бы немало урона, не подходя к чудищу. Только ведьмаков всегда учили больше сражаться на мечах. Вот если наконечники болтов сдобрить маслом против проклятых да посадить стрелка на дерево, чтобы поотвлекал игош, было бы больше шансов одолеть обоих. Одному отстреливать их бесполезно: раны будут заживать быстрее, чем наноситься.
— Умеет ли кто из мужиков стрелять из арбалета? — спросил Эскель у крестьян.
Те переглянулись.
— А чего это, господин ведьмак?
Понятно. Максимум кто умеет стрелять из лука, что не годится: нужна бо́льшая скорость атаки.
Не хотелось бы Эскелю этого делать, а придётся, видно, подключать к сражению Пантею. В плане стрельбы на неё уже, в принципе, можно положиться. Главное — чтобы она не испугалась и находилась на безопасном расстоянии. Например, на дереве, привязавшись к ветке, чтобы не свалиться от отдачи арбалета или атак игош по дереву. По крайней мере, она будет отвлекать одного из монстров, пока сам Эскель схлестнётся с другим. Если же ведьмаку суждено пасть именно в этом сражении, так тому и быть: Пантея хотя бы не будет доступна игошам и сможет спуститься, когда они уйдут. В деревне жить ей будет хорошо: на неё будут молиться как на единственного ребёнка, может даже разбалуют из-за этого. Жаль только будет жителей, которые продолжат страдать бездетностью. Поэтому надо вывернуться наизнанку, но уложить обеих тварей.
Что бы ещё сделать для увеличения урона монстрам? Надо изготовить отвар из мутагена лешего, магически возвращающий часть урона атакующим; приготовить масло против проклятых; запастись «Ласточкой» и «Белым мёдом», чтобы не перегрузить токсинами организм. Заготовить побольше арбалетных болтов, окунуть их наконечники в серебро, а потом смазать их маслом.
Всё это важно, только как всё же выманить чудищ на поле боя? Можно было бы приманить их на беременную бабу, но сейчас таких в деревне нет, а были бы — слишком высокий риск: реакция у игош будь здоров — кинутся на бабу и перекусят шейную артерию, даже моргнуть не успеет. Вот что делать?
На худой конец можно было бы сделать приманкой кровь самой матери игош. Так, холера, умерла девять лет назад, в земле ни кровиночки подходящей не найти! Как она вообще может спокойно лежать в могиле, когда стала причиной такого несчастья? Спокойно лежать… Что если не лежит? Что если призраком блуждает по кладбищу? Нет, тогда крестьяне бы рассказали про такую страсть.
Эскель не мог больше ничего придумать и решил сходить на могилу Медведихи. Может, там, рядом с кровным родичем игош, придёт какая дельная мысль?
Одна крестьянка согласилась проводить ведьмака на кладбище. Шли они недолго, женщина остановилась и указала на холмик, заросший травой:
— Вроде эта.
Эскель сказал ей спасибо и попросил оставить одного. Когда крестьянка ушла, он сел на траву рядом с могильным холмом и начал вслух разговаривать с покойной, но больше — сам с собой:
— Лежишь? Видишь, что натворила? Что мне теперь прикажешь делать с твоими детьми? Может, у них есть какие-то совсем дальние родичи?
Холм оставался таким же безмолвным, как и был. Ведьмак осмотрел остальные холмы: в основном ухоженные, разве только плита где-нибудь покосилась немного от дождей. А этот зарос травой и никому не нужен. Эскель вздохнул:
— Вообще, жаль тебя. Не пила бы — ходили бы тебя тоже навещать дети, живые и здоровые. Односельчане бы тебя поминали добрым словом, а не поганым. Почему ты выбрала именно такую жизнь? Почему до сих пор не даёшь жить другим?
Налетевший ветерок всколыхнул листву, траву и тёмные волосы Эскеля. Ведьмак присмотрелся: на могильной траве были кое-где проплешины. Он примял траву и понял, что проплешины были не чем иным, как следами от пяти маленьких коготков. С двух сторон.
На душе Эскеля стало крайне паршиво. Получается, что игоши иногда заходят сюда. Не разрыть могилу, иначе она давно была бы пустой, а словно… достучаться до того, кто в ней лежит. Почувствовав, как защемило около сердца, Эскель пошёл прочь с кладбища. Пошёл, а в ушах его стоял голос покойного Весемира, который когда-то давно ругал его за излишнюю сентиментальность.
Пропадал Эскель в окрестностях до темноты. Когда пришёл к дому кузнеца, Пантея уже спала. Поглядев на неё, живую, спящую с расслабленным выражением, какого не бывало у неё в минуты бодрствования, он облегчённо выдохнул и спросил у мастера, нет ли у него чего выпить. Кузнец молча налил ему стопку нильфгаардской лимонной, ведьмак осушил её и принялся заготавливать болты. Эскель теперь точно знал, как выманить игош на нужное место, которое он нашёл, блуждая по округе. Он колебался, план ему был противен, но другого выхода у него не было.
Меч у кузнеца вышел ладный. Хотелось бы, конечно, идти на монстров с мечом проверенным, только время не ждало.
Пригодился кусок серебра «размером с шиш»: поскольку все слитки ушли на меч, серебро кузнеца приладили для улучшения арбалетных болтов.