За неделю Эскель с Пантеей изготовили нужные отвары, эликсиры и масла. Правда, девочка, помогавшая собирать травы, поначалу постоянно путала аренарию, которая нужна для «Белой чайки», и волокна хана. «Ну они же, холера, оба белые», — оправдывалась она, напоминая этим Эскелю, как и он сам в детстве часто собирал для эликсиров не то. Весемир научил его со временем, как отличать одно растение от другого, и сейчас эти знания ведьмак передал девочке.
Ещё он провёл с ней строгий и тщательный инструктаж: любая мелочь могла сыграть решающую роль. Пантея всю неделю тренировалась стрелять из арбалета и завязывать на верёвках крепкие узлы, а Эскель разминался и отрабатывал выпады и удары, которые были хороши против альгулей с шипами. Уделял он время и знакам: оттачивал быстрое переключение между Аксием и Квеном. Пичкал себя попутно заживляющими эликсирами, чтобы убавить последствия сотрясения мозга.
Вдобавок к имеющемуся арсеналу Эскель сплёл сеть с несколькими серебряными кольцами (на большее металла не хватило): он рассчитывал накинуть её в начале боя на одного из игош и выкроить немного времени, чтобы ослабить второго.
Наконец ведьмак назначил день, вернее, ночь битвы. Утром в этот день он, пока Пантея ещё спала, одолжил у крестьян лопату и отправился на кладбище. План состоял в том, чтобы перенести кости Медведихи на место, выбранное для битвы: игоши по кровному родству найдут новое место погребения, и тут на них можно будет напасть. Эскель еле поборол в душе отвращение к самому себе: тревожить покойников — самое последнее дело, за которое берутся ведьмаки. Они больше призваны успокаивать их. Собственно, для одной стороны это и должно было произойти при удачном исходе сражения. Пришла в голову мысль, что мир устроен странно: чтобы кто-то успокоился, надо кого-то потревожить. Гармония, чтоб её!
Чтобы крестьяне не помешали сражению и не пострадали сами, Эскель напустил на них страху тем, что с игошами рядом часто появляются призраки, от которых одно избавление: осыпать порог солью и из дома ни ногой, пока не рассветёт. Понятное дело, соль никакого эффекта не оказывала, но крестьяне по-настоящему испугались, и это было гарантией того, что хотя бы с их стороны не будет ненужного вмешательства.
Всё было готово. Дождавшись, когда солнце начнёт заходить, Эскель и Пантея пошли на место сражения. Крестьяне выполнили все указания ведьмака и засели в избах.
На месте девочка забралась почти на самый верх дерева, выбрала крепкий сук и надёжно привязала себя к нему верёвкой. Сделала пробный выстрел из арбалета — сидела на дереве хорошо, отдача не скидывала.
— Что бы ни случилось, надо не бояться. Поняла? — сказал ей снизу Эскель, задрав голову. — Бояться будем потом.
Пантея вздохнула и сжала арбалет покрепче. Когда говорят «не бойся», всегда становится страшнее.
Ночь была хорошая, светлая. Облака закрывали луну редко. В лесу тягуче пела какая-то ночная птица; если бы не она, было бы совсем тихо. Зелёная днём, трава теперь была золотисто-серебряной. Её даже почти не тревожил ветер, и из-за этого поле будущей битвы словно превратилось в большое зеркало, отражающее лунный свет.
Ведьмак, укрывшийся за кустами, почувствовал по дрожи медальона, что монстры близко. Взял в руки сеть и меч, который заранее смазал нужным маслом и заговорил обжигающей силой, выпил отвар из лешего и почувствовал, как по конечностям растекается знакомый яд.
Пантея с высоты разглядела большого ребёнка, который на четвереньках полз со стороны деревни к полю, и еле удержалась, чтобы от страха не сказать Эскелю: у ребёнка было две головы на одном туловище, и из обоих ртов до земли спускались длиннющие языки. У одной из голов не было глаза и уха — сплошная кожа. Уродец был обвит пуповиной, и кожа его была сине-фиолетового оттенка.
Ведьмак сам увидел монстра и понял, что ошибся: игоша один, только это сросшиеся двойняшки. Вот почему на могиле следы когтей были с двух сторон только один раз! Были бы двойняшки — было бы четыре следа, по каждой паре рук.
Игоша постоянно принюхивался. Подполз к свежему холму в поле, признал его запах и положил сверху одну ладошку. Он сжимал ладошку в кулак, царапая землю, жалобно урчал и высовывал свои длинные языки из обеих пастей, а потом клубочком прилёг на холм, как котёнок у ног хозяйки, и вздохнул.
Охотники на игошу растерялись.
«Какой он маленький и спокойный! Разве же это чудище? И где второй?» — размышляла Пантея, опустив арбалет.
Эскель, глядя на мирного игошу, ощутил тяжёлое, каменное чувство вины. «Прости меня! — просил он в мыслях. — Прости. Я не могу тебя расколдовать. Я могу лишь прекратить твои страдания мечом».
Ведьмак решился, подготовил сеть и пошёл в сторону чудища. Пантея взяла игошу на прицел, но руки задрожали. Как в такого маленького стрелять? Это же ребёнок.
Когда сеть оказалась на монстре, он не по-детски громко зарычал и на глазах вырос на голову больше ведьмака.
«Одноглазая голова деформирована — возможно, слепая совсем. Игоша один, но сил у него, как у близнецов, вдвое больше. Надо быть осторожнее», — подумал Эскель и наложил на себя Квен. Чудище немного запуталось в сетях, и ведьмак нанёс ему первый удар мечом. На плече игоши открылась рана. Он с шипением заверещал, вспугнув в лесу спавших птиц. Его лапа, разорвав сеть, обрушилась на Эскеля с такой силой, что весь щит от Квена разлетелся на мелкие кусочки, а сам ведьмак отлетел в сторону дерева и чуть не потерял сознание.
Пантея еле заставила себя выстрелить в игошу. Один болт просвистел мимо, второй обжёг маслом кожу на спине урода. Игоша начал быстро оглядываться, отыскивая, кто ещё на него напал, но не заметил обидчика. Рана на его спине стала затягиваться, а на плече её будто и не бывало! Эскель поднялся с земли и подошёл к монстру сзади. Занёс над собой меч для удара, но игоша быстро развернулся и махнул на него лапой ещё раз. Ведьмак еле увернулся, кувырком подкатился сзади ещё раз и попал серебряным лезвием по ляжке чудища. Оно взвыло, и вокруг стал опускаться туман.
«Откуда туман? — подумала Пантея, дрожащими руками заправляя ещё один болт в арбалет. — Ведь небо ясное!»
Туман стал сгущаться и обрёл очертания человеческих фигур. Призраки! Эскель откатился в сторону и быстро мазанул по лезвию тряпкой с маслом против призраков.
Пантея вспомнила, что делать, когда появятся призраки: ведьмак предупреждал её. Она начала обстреливать игошу так, чтобы не подпускать близко к Эскелю, пока тот отвлёкся на несвоевременных гостей. Попутно девочка заметила, что игоша, высматривая второго нападающего, поворачивался в сторону звуков от летящих болтов только одной головой, и поняла, что единственный глаз на второй голове — слепой.
— Эскель! У него левая голова слепая! — закричала она, и игоша быстрым бегом на четвереньках покрыл расстояние до дерева, на котором сидела девочка. Он начал рычать, глядя вверх двуглазой головой, и изо всей силы бить когтистыми лапами по стволу. Теряя зелёные листья, дерево опасно зашаталось, Пантея завалилась на ствол, но не упала: мешала верёвка. Верёвка только больно впилась в пояс. Девочка охнула и крепче обняла арбалет, чтобы не выронить его.
Эскель, одолевший призраков, подкрался к чудищу слева и рубанул его по правой голове. Та отлетела в кусты. Игоша от боли завыл оставшейся головой и выпустил шипы. Эскель наложил на него Аксий и заставил их убрать. Тогда монстр прыгнул на ведьмака и глубоко оцарапал ему бок. Уворачиваться кувырками стало невозможно — только быстрыми шагами в сторону.
Чудище уже не ориентировалось в пространстве в полной мере, только это не мешало ему быстро залечивать раны и выпускать злые острые шипы по всему телу. Ведьмак подкрадывался к нему, наносил удары — из-за регенерации монстра они были почти напрасными, особенно когда натыкались на шипы. От раны и оборонных пируэтов Эскель быстро терял силы. Перед глазами падали красные и чёрные искры, руки на мече слабели. Надо снести вторую голову, пусть это будет стоить жизни!