— Знаю я Лютика. Знаешь, что он мне сказал? Тот, о ком сложена песня, будет всегда жив.
Девочка посмотрела ведьмаку прямо в глаза:
— Правда?
— Да, он так сказал.
— Значит… Значит, всё-таки они старались не напрасно!
— Не напрасно. Знаешь, я всё хотел тебе сказать… Я же тоже встречался с твоим отцом. В Каэр Морхене, когда мы все бились с Дикой Охотой.
— Как? — девочка опять заглянула ему в глаза. — Значит, я была там, где сражался мой отец?
— Да, и сражался доблестно. Помянем его и твою маму. Чувствую, хорошие они были люди.
— Лучшие!
Оба, не чокаясь, подняли кружки и выпили каждый своё.
— О Геральте тоже много баллад сложено этим самым Лютиком, — подумав, с грустью сказала девочка и посерьёзнела. — Слушай, Эскель… а тебе не грустно оттого, что ты… ну, не Геральт? Тебя не воспевают в балладах, о тебе вообще мало кто знает, а ведь ты ведьмак не хуже Белого Волка.
Никто ещё не задавал Эскелю такого вопроса, но он точно знал, что́ на него надо отвечать.
— Раньше мне бывало завидно, что Геральта и его подвиги знают так много людей. Только знаешь… слава не принесла ему ничего хорошего. Короли пытались заполучить его как опытный меч. Связь Предназначением с Цири привела к тому, что им хотели пользоваться и чародеи. Он в балладах обрёл бессмертие, но в жизни потерял немало. Так что я в этом плане гораздо счастливее Геральта. Я убиваю чудовищ. Я помогаю людям. Если кто-то мне за это благодарен — хорошо, нет — ну и пёс со всеми ними, — закончив монолог, Эскель сделал большой глоток из кружки и хмыкнул. — Опять медальон дрожит. Да что ж такое… Как будто что-то магическое совсем рядом.
Пантея задумалась.
— Ведь раньше такого не было?
— Не было. Тааак… Погоди… Дай-ка мне сюда статуэтку эльфа! — Эскель позвал пальцами к себе.
Девочка достала её из походного мешка. Ведьмак взял статуэтку в руки — медальон завибрировал сильнее.
— Вот значит что! Это от неё такая магия исходит.
— Ого! А что это значит?
— Значит, что не статуэтка это, а настоящий заколдованный эльф. У магов это называется… ммм… артефактная компрессия, да.
— Огоо!!! — у девочки загорелись глаза. — А можно ли его как-то расколдовать?
— Опытный маг может. Только сейчас магов не сыщешь: на них повсюду объявлена охота.
— Неужели он так и останется у нас в виде статуэтки? — с тревогой спросила Пантея. — Он же живой! Пожалуйста, давай найдём мага!
Жаль, что давно ничего не было слышно ни о Трисс, ни о Йеннифэр. Можно было бы обратиться к ним. Теперь остаётся только выведывать вести о местных магах у каких-нибудь лиц, которые могут с ними пересекаться: травниками, спекулянтами, книжными торговцами.
— Попробуем. Только надо действовать осторожно.
Одна нетрезвая горожанка, сидевшая рядом с половиной бутыли мутно-серого самогона и стаканом, услышала их разговор и виновато опустила глаза. Эскель это заметил. Да уж, будешь тут осторожным!
Горожанка встала, зацепила локтём стакан, и он упал на деревянный пол. Шатаясь по знатной амплитуде, она подошла к столу Эскеля и Пантеи. Женщина не была магичкой, ведьмак бы это почувствовал.
— Можно прис-сесть?
— Прошу, — ведьмак указал на скамейку рядом.
— Я извиняюс-сь, но я ус-слышала ваш разговор, — женщина перешла на шёпот. — Одна магесса ж-живёт за городом, на болотах. Только… — в глазах горожанки появилась настоящая большая печаль, — отправляйтесь к ней б-быстрее. Мож-жете не успеть…
— Она уезжает? — спросила Пантея.
Женщина пьяно улыбнулась, хотя глаза у неё по-прежнему оставались виноватыми и грустными.
— Нет, дев-вочка, тут другое… Поторопитесь.
Горожанка закрыла лицо руками, и сквозь её пальцы было видно, что она заплакала.
— Ведьмак, — обратилась она к Эскелю, не открывая лица. — Пожал-луйста, скажи ей, что Марта п-просит простить её… если можно…
Говорит ли она правду? Доверие людям — всегда риск. Ведьмак решил рискнуть:
— Где точно она живёт?
Женщина, насколько могла в своём состоянии, описала дорогу до жилища магессы.
========== Кто слабее? ==========
— Эскель, слышишь?
В глубине болота раздавались грубые мужские голоса:
— Да поджигай уже!
— Больше ничего не выдаст: отключилась. А, не, очнулась! Ну, так и будешь молчать?
В ответ раздался слабый хрип. Эскель и Пантея, спустившись с коня, подкрались поближе и увидели семерых охотников за колдуньями, которые окружили столб со светловолосой магичкой в изодранном платье. У основания столба лежал сухой хворост.
— Говори, *** колдовская, где ещё чародеи скрываются? Молчишь? Ну ничего, Вечный Огонь развяжет тебе язык!
— Они же сейчас её сожгут! — ахнула девочка, глядя на магичку. — Эскель, надо помочь!
Эскель и сам знал, что надо. Охотники поиздевались над девушкой достаточно: у неё не было ногтей на окровавленных пальцах, спина была иссечена кнутом настолько, что кожа разворачивалась лоскутами, а на ляжках с внутренней стороны расплылись большие жёлто-сизые синяки. На руках магички виднелись двимеритовые кандалы: она даже не могла себя защитить…
«Семеро *** охотников на одну магичку — значит, боятся её. Кто из них слабее, спрашивается? Как бы её освободить?» — размышлял ведьмак.
— Подкрадись сзади и попробуй снять с неё наручники. Я прикрою, — прошептал он Пантее, а сам вышел с мечом наготове в сторону охотников.
Эскель молча загородил собой столб с девушкой.
— Ты ещё, ***, кто такой? — один из охотников плюнул и уставился на ведьмака. — Пшёл отсюда, не мешай праведному суду!
— Праведному? — переспросил Эскель. — Это когда семь мужиков одной бабе ногти вырывают?
— Это не баба, а *** колдунья!
— Э, народ! Это ж ведьмачий выродок! Они все с магичками ***, вот он и полез её защищать! Все они одного *** семени!
— Нет, есть разница, — ответил Эскель и посмотрел на охотников так, что многим стало не по себе. — Ведьмаков не так приятно пытать!
С этими словами ведьмак кинулся на охотников, которые тоже уже доставали мечи. Пока он практиковал навыки борьбы с несколькими противниками одновременно, стараясь не открывать обзор на колдунью, Пантея сообразила, как открыть кандалы, и освободила магичке руки. Та бессильно упала на ворох хвороста. Отдышавшись, она поднялась на подламывающихся руках и по-звериному посмотрела на охотников. Её дрожащие губы начали шептать заклинание. Эскель заметил это и, отбив очередной выпад, кувырком подкатился к столбу и загородил собой магичку и Пантею.
— Закрой глаза! — тихо сказал он девочке. Она поняла по интонации, что сейчас будет что-то страшное, и послушалась. Через секунду девочка услышала треск огня и дикие мужские вопли. Ведьмак видел, как охотники превращались в пепел от магического пламени. Магичка продолжала шептать заклинания до тех пор, пока от обидчиков не остались только кучки этого пепла. Потом она рухнула на четвереньки около одной кучки, с озлобленным удовольствием смешала её с болотной грязью и страшно прокляла на Старшей Речи. После этого она растянулась на земле и стихла.
Эскель осторожно подошёл к девушке и потрогал пальцами шею. Пульс бился, что было похоже на чудо: магичка могла уже много раз умереть от болевого шока. Ведьмак поднял девушку так, чтобы спина была кверху, и понёс в её хижинку неподалёку.
Ночь была тяжёлой. Попытки дать очнувшейся магичке хоть немного поесть успехом не увенчались: девушка просто лежала и смотрела перед собой, иногда смачивая подушку тёплыми слезами. Уставшая Пантея калачиком свернулась поближе к очагу и уснула, а Эскель сидел около пострадавшей. Он обработал ей раны на спине и руках бурой заживляющей настойкой, которую нашёл на тумбочке недалеко от кровати — магесса не издала ни звука, хотя при таких ранах безболезненно лечиться невозможно.