А’рса достал из кармана платочек и приложил к носу, стараясь задержать течь насморка. Мага не покидало ощущение, что это не просто пьяная выходка горожанина: рядом очень слабо чувствовалось что-то похожее на магическое воздействие, источник которого, увы, А’рса при всём старании определить не мог. Это его насторожило.
Мужчина в костюме праотца переоценивал свою холодостойкость: на его руках и ногах стали появляться следы обморожения. Женщина сделала ещё одну тщетную попытку прикрыть своё «горе» и кинулась за помощью к зевакам:
— Люди добрые! Помогите! Вы ведь знаете моего Теофиля — он же счетовод при городской казне! Он же ни капли!
— В тихом омуте всегда всякая дрянь водится, — ответил ей пожилой мужчина, которого вид сбрендившего мужчины очень забавлял.
Другой мужик отважился подойти к сумасшедшему и констатировал:
— Перегара нет. Пёс знает, что с ним стряслось.
— Вот видите же! — обрадовалась женщина с рогожей в руках.
— Проснись, Vatt’ghern! — эльф склонился над кроватью Эскеля.
Тот быстро открыл глаза.
— Что?
— Улица. Странно.
Эскель тоже выглянул в окно и немного улыбнулся.
— Ну перебрал человек, бывает.
— Магия рядом. Но… я сомневаться. Слабо чувствовать.
Ведьмачий медальон охотника на чудовищ был спокоен, как статуя пророка Лебеды.
Пока ведьмак и маг осмысливали происходящее, к источнику уличного беспокойства подошли стражники. Они не стали с ним церемониться: скрутили и заломили руки за спину. Только тогда женщина смогла прикрыть его рогожкой, чтобы сумасшедший не замёрз.
— Ты гляди, ещё один, — пробормотал один из блюстителей порядка, и это услышал Эскель.
— Куда ж вы его? — беспокоилась женщина.
— В лечебницу, куды ж ещё! Если места хватит: нам за утро попались ещё двое таких. А другим стражникам — кто знает?
Женщина всхлипнула:
— Он ведь ещё ввечеру хороший был — сыну вон птичку-свистульку стругал…
Самое время навестить старую знакомую в лечебнице и расспросить её. Уже выйдя за дверь комнаты, Эскель представил, каково приходится девушке сейчас, и ему захотелось её чем-то порадовать. Он вернулся и прихватил с собой кулёк сухофруктов с ужина.
Сестра милосердия была более чем обескуражена происходящим. За утро ей привели в больницу около двадцати человек, которые никогда не проявляли сумасшествия. Распихав кое-как новичков по палатам, она села на свой столик и заплакала от бессилия что-либо предпринять.
— Не совсем доброго утра! — пожелали ей из дверей.
Узнав ведьмака по голосу, девушка попробовала утереть слёзы с округлой щёчки.
— Это вы… Видите, что творится?
— Видим.
Эскель высыпал сухофрукты из кулька на крышку стола.
— Ты это, угощайся.
Медсестра улыбнулась сквозь слёзы, взяла сушёный абрикос и начала покусывать его на правую сторону зубов.
— Все они у тебя лечились?
— Нет. Они все были здоровы… до сегодняшнего утра.
— Можно на них взглянуть?
В глазах девушки появилась надежда.
— Как было бы славно, если бы вы им помогли!
Поход по палатам не дал ничего нового: А’рса почувствовал только небольшое усиление магии. Новые пациенты внешне не отличались от «нормальных» сумасшедших, разве только резкостью потери рассудка, уже отмеченной сестрой милосердия.
Маг попрощался и вышел из больницы первым. Девушка проводила ведьмака до двери.
— Жаль, что пока ничего не ясно… — вздохнула она.
— С подобным я ещё не сталкивался. Ты понаблюдай пока за ними, запоминай, если заметишь ещё что-то. Как буду здесь в следующий раз, загляну.
— Да… пожалуй, надо наблюдать, — согласилась медсестра и посмотрела на закрытые двери палат. Она была такой трогательной и красивой в эту минуту, что Эскель не удержался и аккуратно приобнял её за талию. От его прикосновения девушка ощутила что-то страшное и одновременно притягательное (всё дело было в эманировании, которого опасалась в своё время Трисс Меригольд). Сестра милосердия заставила себя дёрнуться в сторону и приподняла левую руку. Подумала, глядя ведьмаку в лицо. Подняла правую руку и залепила ему такую звонкую пощёчину по здоровой левой щеке, что, кажется, слышно было на весь Калькар.
— Так вот чего вы сюда наведались! Я-то думала… Вот правду мне бабушка говорила, что все ведьмаки — паскудники! А я-то думала…
Покраснев, девушка подскочила к столику и стала швырять в Эскеля оставшиеся сухофрукты.
— На-те! За-би-райте! И чтобы я вас не видела здесь больше!
Обескураженный и пристыжённый Эскель был вынужден укрыться от обстрела за дверью снаружи. Ведьмак с досадой потёр левую щёку, ещё немного горевшую от пощёчины, и тут улыбнулся, поняв одну интересную вещь. Сразу после осознания этого он укорил себя за то, что поторопился распускать руки. Причины на это было две: доверие девушки теперь потеряно надолго — а значит, и к ней не подступишься, хоть и понравилась эта голуба, и новых фактов о больных не вызнаешь.
— Дурак! — вслух выругал себя Эскель. — Ну и дурак!
А’рса, стоявший недалеко от дверей лечебницы, слышал пощёчину. Он стоял с каменным выражением лица, хотя в душе своей улыбался над незадачливостью ведьмака. Попутно маг вспоминал кое-что, от чего ему было грустно, больно и хорошо одновременно.
В его далёкой доартефактной жизни была одна полуэльфка, которая зарабатывала себе на жизнь доставкой магических книг. Красивая, как многие метисы. Она просто одевалась, просто стригла короткие светлые волосы, просто говорила, но с ней часами можно было беседовать о книгах и травах, в которых её научили разбираться прабабки. А’рсе никогда ни с кем из окружающих не было так хорошо и просто, как с ней. Она никогда не лукавила и не пыталась его обжулить, на всё старалась иметь своё мнение и в целом была, какая есть. Такую её эльф и полюбил.
А’рсе нелегко было признать свою болезнь и умирать не хотелось из-за любви — наполовину к магии, наполовину к этой полуэльфке. Поэтому, когда он узнал, сколько лет он пробыл в артефактной компрессии, ему стало вдвойне горше из-за осознания того, что любимой девушки давно нет в живых…
Телепортация в Каэр Морхен прошла в полном молчании. Лишь когда Эскель присел на пол около разожжённого камина на кухне, то сказал эльфу:
— Теперь у нас только записи Гинэля. Нет ли там чего-нибудь про внезапные сумасшествия?
— Изучать, — только и ответил А’рса.
А в крепости чувствовалось грозовое напряжение: дулись и не разговаривали друг с другом Ламберт и Пантея. Зная их характеры, Эскель этому не удивился. Хорошо ещё, что один не прибил другого. Только спустя некоторое время ведьмаку удалось узнать, из-за чего поцапались его приятель и подопечная: Ламберт сказал, что у Пантеи нет ни единого шанса отомстить Геральту за смерть отца, с чем, конечно, девочка не была готова смириться.
— Ведьмака только ведьмак одолеет, а ты даже не Исток, как Цири. Соплячка! — говорил ей Ламберт и напоминал об этом всякий раз, когда у девочки что-то не получалось на тренировках. Утирая слёзы и пот кулачком, Пантея продолжала тренироваться с мечами и цедила иногда сквозь зубы:
— Нет, перед Геральтом я убью сначала тебя! — подразумевая вредного Ламберта.
Только к концу зимы А’рса окончательно разобрал и осознал записи сумасшедшего калькарского мага. В них была обоснована теория о ещё одном Сопряжении сфер и дана рецептурная раскладка ведьмачьих мутагенов и этапов их применения, так как утверждалось, что ведьмаки должны быть готовы, если появятся новые виды монстров.
Узнав об этом, Эскель почувствовал себя человеком, который выбросил нелюбимую вещь на помойку и сказал всем, что потерял её, а кто-то через время принёс её обратно со словами: «Вот, нашёл твою пропажу!» Со смертью Весемира умерли и знания о ведьмачьих мутациях, и это стало хорошим предлогом для того, чтобы не штамповать новых ведьмаков. По крайней мере, так думалось до этого момента.