Драконы, орки, империи, стойбища…
Он же не может говорить об этом всерьез? Или может?
Тая глянула ему в лицо. Крейн не шутил, наоборот, был предельно серьезен. А его глаза говорили, что он не то, что шутить, даже улыбаться вряд ли умеет.
Удовлетворенный ее растерянностью, он продолжил:
— На западе — Ремнискейн, человеческое королевство. Думаю, ты была выкрадена оттуда. Твои светлые волосы и бледная кожа подтверждают мою теорию. Но это не меняет твоего положения.
Сердце девушки ёкнуло.
— Какого положения?
— Ты не можешь вернуться к людям. Не с ребенком.
— Почему?
Он окинул ее непроницаемым взглядом.
— Таков закон Драконьей империи.
Тая выслушала, с трудом сохраняя внешнее спокойствие. Хотя ей хотелось вскочить и завизжать. Или схватить тот чугунок, из которого все еще шел пар с ароматом заваренных трав, и со всей дури швырнуть в стену. В общем, сделать хоть что-то, чтобы избавиться от ярости, что постепенно закипала внутри.
Итак, она сумасшедшая, и все это видится ей в больном бреду. Или она попала в руки сектантов и, не ровен час, ее тут чем-то опоили и загипнотизировали. Но, как бы там ни было, ей не стоит показывать страх. Ей нужно сохранить ясность мысли. ПО крайней мере, пока она не выяснит, куда ее занесло и где ближайшее отделение полиции.
Не дожидаясь ее ответа, Крейн вернулся к печке.
Тая проследила за его передвижениями.
Несмотря на высокий рост и четкие мышцы, выделявшиеся под одеждой, двигался он с нечеловеческой грацией. И не выглядел качком, наоборот, на вкус Таи казался достаточно худощавым. У него были широкие плечи, мощное, гибкое тело гимнаста и длинные ноги. А легкость движений бросалась в глаза. Нечеловеческая легкость, змеиная.
Тая потрясла головой, отгоняя последнюю мысль.
Ну, какие змеи, скажите немилость?
Крейн вернулся, неся в руках деревянную кружку, из которой валил парок.
— Вот, — произнес он сухим тоном, — ты должна это выпить. Потом сможешь встать и поесть.
— Что это? — Тая подозрительно втянула травяной запах.
— Отвар из корня ольсянницы. Пей, он восстановит силы.
Незнакомое слово кольнуло девушку острой льдинкой. Ее пальцы дрогнули, едва не опрокинув горячую жидкость, но Крейн успел подхватить кружку и удержать.
— Это не яд, — процедил он, заметив ее испуг, — и я не хочу тебя отравить. Я вернул тебя к жизни.
— Ольсянницы… что за растение?
— Куст. Ты потеряла много крови, прежде чем я сумел остановить кровотечение. Если бы ребенок был человеческим, то я бы не стал помогать. Но тебе повезло, — уголок его рта дернулся, изображая усмешку.
Девушка вскинула на него напряжённый взгляд.
— Значит, вы вернулись за мной только из-за ребенка? — уточнила она.
— Да. А теперь пей. — Он поднес кружку к ее губам. — Вот так, маленькими глоточками. Не торопись.
Голос Крейна по-прежнему оставался сухим и бесстрастным. В нем не чувствовалось ни капли тепла или радости от того, что он вынужден заботиться о ней. Но Тая начала пить. Что-то внутри нее подсказало: вряд ли этот странный мужчина станет травить ее после того, как сам вернул к жизни.
От выпитого отвара по телу распространилось тепло. И, несмотря ни на что, Тая почувствовала, как боль отступает, а голова становится легкой.
Когда она опустошила всю кружку, Крейн перестал прожигать ее взглядом. Но не перестал удивлять. Он достал из ларя пару толстых носков из овечьей шерсти с войлочной подошвой. Подошел к ней, присел на корточки и, с абсолютно бесстрастным лицом, надел эти носки на ее босые ноги. Аккуратно, избегая малейшего прикосновения к голой кожу.
Тая на секунду задержала дыхание. Почему он заботится о ней? Из-за ребёнка?
Страх, свернувшийся внутри холодной змеей, поднял голову.
Она слышала о сектах, где у послушниц отбирали детей и приносили их в жертву. Может, потому он и обозначил, что ее ребенок «не человеческий». Может, он считает, что она носит Мессию или Антихриста?
В голове тут же замельтешили картинки из просмотренных сериалов и выпусков новостей.
— Теперь можешь потихоньку подняться, — голос Крейна подстегнул мыслительный процесс. — Осторожно. Не делай резких движений.
Тая быстро соображала: если этот человек опасен, она должна сделать все, чтобы усыпить его бдительность. Пусть думает, что она слабая и беззащитная. И что она верит ему.