В отличие от человеческого клубка, звериные топорщились растрёпанными нитями. Кроме того, они не светились и вообще производили откровенно жалкое впечатление — рыхлые, с множеством промежутков, кое-где они просматривались насквозь.
Их тоже окружала мгла, однако возле них она была менее плотной. Из интереса я потянул нить из волчьего клубка, однако она оборвалась. То же случилось ещё с полудюжиной. Я разозлился и, обхватив шар, впитал его целиком. Нетронутой осталась лишь сердцевина — небольшое бесформенное зёрнышко.
Пришедшие образы оказались невнятными и мимолётными. Волноваться о том, что я начну считать себя зверем, явно не стоило.
Я мысленно ощупал зёрнышко. Изучив его, я приказал зерну исчезнуть, и оно пропало.
Затем я представил, как становлюсь дьявольским волком, и… ничего не произошло.
Чего-то такого я и ожидал. Похоже, без ядра, которое содержалось в душах, безликие перевоплощаться не могли. По этой же причине было недостаточно простого умственного усилия, чтобы превратиться в кого угодно. Для полноценной трансформации требовалась основа в виде ядра.
За исследованиями новых возможностей я пропустил рассвет. Спохватился лишь тогда, когда лучи полуденного солнца сумели пробиться в расщелину и коснуться лица.
Вынырнув из медитации, я выполз из укрытия и задумался над тем, чем заняться дальше. Превратиться в птицу и улететь из долины? Даже если я повстречаюсь с такими же тварями, они же не нападут на сородича, верно?
Задумавшись о перспективе полёта, я едва не пропустил человеческую речь, которая раздалась совсем рядом.
Ещё одна птица?
Вряд ли — звуки доносились из гущи джунглей.
Исключать того, что тут водится не один вид зверей, которые подражают голосам людей, нельзя. Но говоривших было несколько, и они общались в манере, уж больно напоминавшей обычный разговор, — что-то про скорую стоянку и тяжёлые рюкзаки…
Если монстры научились настолько достоверно отыгрывать усталых путешественников, с ними надо встретиться хотя бы для того, чтобы засвидетельствовать почтение их актёрской игре. С этой мыслью я перекинулся в Каттая.
Тотчас налетели крупные москиты, которые прежде не рисковали приближаться к безликому. Я почти не отмахивался — без толку, да и укусы только поддержат маскировку. Будет странно, если на голом тощем пареньке, блуждавшем в лесной чаще, не будет ни царапины.
Для завершения образа я вывозился в грязи, после чего двинулся навстречу голосам.
Искусством бесшумного перемещения по джунглям я не владел — такое доступно лишь тем, кто родился в них и провёл среди деревьев всю жизнь.
Я не переживал на этот счёт. Незаметность мне была ни к чему; напротив, я старательно шумел, чтобы меня заметили загодя. Иначе, чего доброго, решат, что я хитрый монстр, который нацепил человеческий лик, чтобы подобраться поближе к ничего не подозревающей добыче.
А такой исход будет вдвойне обидным… Ведь в каком-то смысле это правда. Не то чтобы я собирался напасть на них и съесть, я — человек, запертый в теле чудовища, а никак не само чудовище.
Но если встреча пойдёт наперекосяк, нужно быть готовым ко всему.
Короткое блуждание по зарослям оставило немало отметин на теле Каттая. Истощённый паренёк плохо подходил для того, чтобы продираться сквозь живые кустарники, так и норовившие цапнуть его.
На лбу выступила испарина, размочившая грязь. Лёгкие отчаянно требовали больше воздуха. Наверняка я покраснел от напряжения и усталости — маленькая, но важная деталь, которая добавляла достоверности.
— Стой! Кто? — крикнули, когда я был почти у цели.
Попросить помощи?
Перед мысленным взором встала живая картина птицы, которая выдавливала из глотки похищенное помогите.
— Я… я заблудился! — крикнул я и поморщился, услышав свой голос. Слишком мягкий, слишком юношеский.
Такой же, как у Каттая в видении.
От красивого баритона, который приводил в восторг девушек на Земле, не осталось и следа.
Когда я прорвался сквозь последние кусты, то был вымотан так, что с трудом держался на ногах. Иллюзия заморыша была чересчур хороша.
Уверен, если вернусь в облик безликого, усталость исчезнет.
Но такое преображение вряд ли оценила бы троица людей, настороженно замершая передо мной. Они были одеты по-походному: бежевые куртки, плотные штаны того же цвета, полуботинки-полусапоги, у каждого за плечами — внушительный рюкзак. Головы прикрывали пробковые шлемы, на которых крепились фонарики. Вместо привычных лампочек за стеклом поблёскивали камни, похожие на янтарь.