С трудом пробив её, я воткнул когти глубже, и тут в моей груди наметилось шевеление. В ней обозначился разрез, похожий на беззубый рот, и разрез этот всё расширялся, грудь раздвигалась, пока в неё не попала лапа, которой волк колотил меня, пытаясь сбросить. Зверь взвизгнул, а я уже весь превратился в жаждущую пасть, которая медленно, но неотвратимо поглощала его живьём.
Он боролся, старался разорвать меня, но колония червей, составлявшая мой организм, была настойчива. Боль от его ударов жгла точно огнём, и я, извернувшись, всадил щупальце волку прямиком в глаз. Надавил в надежде добраться до мозга.
Получилось. Содрогнувшись в последний раз, хищник затих, и я без помех поглотил его целиком, несмотря на то что он был значительно крупнее меня.
Вот как питаться без рта…
Чуть закружилась голова.
Нахлынули образы, фрагментарные, беспорядочные и практически нечитаемые. На миг я представил себя зверем, который старательно принюхивался к клочку шерсти, зацепившемуся за кору дерева.
Это что, волчьи воспоминания? Вместе с плотью я пожираю память?
Предположение не особенно потрясло меня. Слишком много странностей уже случилось, чтобы надолго останавливаться на ещё одной.
Я провёл рукой по груди, в которой больше не было и намёка на гигантскую пасть. Осмотрел изувеченную первым врагом руку — она полностью восстановилась.
От запаха крови будто зачесался затылок — не столько мешая, сколько подталкивая к тому, чтобы заняться тушканчиком, которого волк оставил на десерт.
После поедания второго зверя я не ощутил тяжести. Желудок мне достался поистине бездонный…
Задерживаться я не стал. Чутьё подсказывало, что на шум драки и запах крови скоро сбегутся другие твари.
Взглядом отыскав горную гряду, я двинулся к ней.
На пути встретились несколько проплешин — подозрительных участков каменистой почвы, на которой изредка желтели чьи-то кости. Их я на всякий случай обходил по широкой дуге — и, как выяснилось немного спустя, не напрасно.
К небольшому озерцу я выбрался случайно — просто вывалился из кустов прямо на низкий берег. В нескольких метрах к воде припал тушканчик. Услышав треск, он подскочил, рефлекторно выстрелил шипами — промазал. Неудача его не смутила. Он злобно завопил и прыжками помчался ко мне. Я встретил его прицельным пинком, который откинул его к каменистой площадке на берегу и, судя по хрусту, сломал ногу.
Тушканчик завопил вновь, на сей раз испуганно. Попытался отползти, но опоздал — неведомая сила подтянула его к центру и подняла в воздух. Покрутила, как ребёнок новую игрушку, и с мерзким хлюпаньем вывернула наизнанку.
Мысленно выругавшись, я поспешил убраться — и впоследствии даже близко не подходил к проплешинам.
То, что издалека представлялось горной грядой, на деле было выступом единой отвесной скалы, тянувшейся до горизонта.
Если на юге находится такая же…
Я в долине? Или в огромном ущелье?
Остаток дня я провёл, отыскивая подъём. И даже нашёл его: возле скопища валунов скала выдавалась вперёд, отчего получался пологий путь наверх — эдакая естественная тропа, хотя и со сложными участками. С верёвкой и скальным крюком я одолел бы переход спокойно, но крюк можно заменить когтями, а верёвки — сплести из лиан.
Я скептически посмотрел на свои щупальца. Для тонкой работы они не годились. Но — куда деваться?
Вечерело в джунглях быстро. Между стремительным закатом и непроглядной темнотой прошло от силы пятнадцать минут. Я забрался в щель между валунами, шкурой ощущая влажную поверхность камней. Сырая грязь холодила ноги.
Может ли чудовище простудиться?
Вопрос остался без ответа. Зато я узнал, что чудовища могут хотеть спать, и это не радовало. Задремав в этом жутком лесу, я рисковал проснуться в желудке какого-нибудь подземного червя или чего-то похлеще. Но и бодрствовать всю ночь было глупо.
Вымотаюсь и начну ошибаться. А ошибка в джунглях и на подъёме равносильна смерти.
Пришлось остановиться на медитации. Сил она много не прибавит, однако с ней я частично останусь в сознании и буду слышать шорохи поблизости. Ни одна тварь не подкрадётся незамеченной.
Я сконцентрировался. Перед внутренним зрением возникла привычная картина: кристально чистая гладь альпийского озера, в которой отражались облака и далёкие вершины гор.