В тело Церкви перейдет, обратившись, этот «остаток», во свидетельство тишины и прощения. Тогда мы будем присутствовать при настоящем воскрешении отцов детьми, соединении живых со Христом. У святого жертвенника общение между этими людьми уже установилось, их сердца–храмы Божий, где уже происходит вселенское примирение. Участие в Евхаристии означает не только то, что они ждут далекого Царства, но и то, что вне литургического торжества имущие должны отказаться от имущества, чтобы уступить правде Божией и позволить рабам называться господами.
Коль скоро явится в Церкви это облако свидетелей, у меня не будет больше искушения изоляции. Тогда я обрету покой в Церкви — не в понятии о Церкви, а в конкретной общине. Однажды я ощутил, что эта община — истинная, когда в ответ на мое «Мир всем» присутствовавшие друзья ответили мне: «И духови твоему!». Я ощутил, что этот привет вернулся ко мне. Моя личность не была скрыта за моей должностью. Мои друзья не были безымянными существами. Быть вместе во Христе, чтобы любить и быть любимым, это и значит составлять живую и реальную Церковь Иисуса Христа!
Живет эта община под властью Бога. Она свободна от излишнего авторитаризма священника, фанатичного богослова или властолюбивого мирянина. «Симон Ионин! Любишь ли ты Меня?.. Паси овец Моих» (Ин. 21, 16). Пастырство доверено любви. Авторитет пастыря — только в его смерти. Любящая и неизбежно мучимая Церковь смертельно ранит гордыню истории и созидает для нее будущее в Царстве.
Церковь — закваска, но не тесто мира. Ибо мир развивается с известной самостоятельностью знания и организации, и нам не открыта грань, разделяющая историю и промысел Божий. Наука, техника, политика находятся в управлении людей. И может быть, история представляет собой не восходящую линию, а ряд кризисов, серию катастроф. Может быть, у нее даже нет собственного значения. Ключи ее толкования в руках у Бога, и порою Он являет в ней знаки Своей благодати. Но мы созданы в ней. Поэтому мы погружаемся в нее, чтобы вернуться к жизни, чтобы восстановиться в нашем человечестве через возобновленную аскезу бдения и радости.
Тайна этой радости — в Иисусовом напоминании: «Раб не больше господина своего» (Ин. 13, 16). Наше откровение миру, а значит, и наша деятельность, не будут иными, чем у Господа. Весьма показательна с этой точки зрения встреча Бога с пророком Илией — уже после того, как Господь явил силу Свою Израилю и привел Илию на гору Хорив: «И вошел он там в пещеру и ночевал в ней. И вот, было к нему слово Господне, и сказал ему Господь-, что ты здесь, Илия? Он сказал: возревновал я о Господе Боге Саваофе, ибо сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники и пророков Твоих убили мечом; остался я один, но и моей души ищут, чтобы отнять ее. И сказал: выйди и стань на горе перед лицом Господним, и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра; и там Господь» (3 Царств 19,9–13). Бог являет Свою силу иначе, чем прежде. Последнее Его откровение в веянии тихого ветра–это кротость. В исторической действительности сила Божия явила себя в распятом Христе. Возненавидев мощь, апостол говорит: «Немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор. 1, 25). Здесь глубокий парадокс: Бог, отвергая путь чуда и мудрости, действует в хрупкости Христовой. Бог возникает из Своего уничижения. Христос, «воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над ним власти. Ибо что он умер, то умер однажды для греха, а что живет, то живет для Бога. Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 6; 9,11). Эта тайна жизни, в которой люди реально участвуют, открывает Бога нашей вере, являя, таким образом, непрерывное присутствие Бога.
Перед уязвимостью Христовой, перед Его покорностью всемогущему Отцу мы можем лишь повторить то, что сказал Петр после слов Господних о хлебе жизни: «Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин. 6,68). Это совместное шествие, совершаемое в нищете по трудным тропам жизни, путь к Тому, Кто пришел, есть и будет. Наше собрание — знак того общения, которое мы углубим, прощая друг друга, пребывая в простоте, бдении и молитве, не засыпая в мирской ночи. Тогда заблистают на наших лицах божественность и сила Господни вечной правдой и красотой.
Церковь колеблющаяся
Первоначально слово «Церковь» означало общину, собранную вместе для служения Божественной литургии. Это же слово означает Тело Христово. Выражение «народ Божий» пришло к нам из Ветхого Завета; оно означало тот народ, к которому обращался Бог через Моисея, перед которым Он шел, ведя его в землю обетованную. Евангелие прилагает это выражение к ученикам Христовым на их пути в Царство. В том и другом Завете этот народ — не такое человеческое объединение, которое могут охарактеризовать общественные науки. Народ Божий — это тот народ, который творит Своим словом Сам Бог. Новый Завет указывает, что выражение «народ Божий» относится к тем, кто собирается в первый день недели, то есть в воскресенье, чтобы питаться Словом Божиим и Евхаристией. Новый Завет употребляет также выражение «народ святой».
Эти выражения, однако, применяются нечасто. Слово «Церковь» заменяет их все вообще. Оно означает тех, кто составляет Тело Христово в одном городе, будь то Коринф, Иерусалим или любое другое место. Новый Завет редко говорит о Церкви, охватывающей всю вселенную. Нигде в Новом Завете также не говорится, что все собирающиеся в одном месте составляют часть мирового единства. Стало быть, это понимание Церкви, осуществляющей себя в Евхаристии, не дает никакой возможности социологического прочтения, и всякое описание Церкви как социального сообщества верующих — ошибочно. Таким образом, принятое в Ливане обыкновение именовать словом «конфессия» (taifa) различные религиозные группировки, как христианские, так и мусульманские, не имеет никакого богословского основания.
Это не значит, конечно, что Церковь может существовать без людей, которые ее составляют; она просто не сводится к их сумме. Она — Христос в них. Христос значит больше, чем община со всеми ее учреждениями, политикой, защитными рефлексами. Вот почему Церковь достигает своей полноты лишь тогда, когда приходит «в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4,13).
Это подводит нас к другому значению слова «Церковь», а именно: Тело Христово. Это Тело начинается с Главы — с Христа, селящего одесную Отца. Апостол языков передал нам образ «дома Божия», имеющего «Самого Иисуса Христа краеугольным камнем, на котором все здание, слагаясь стройно, возрастает в святый храм в Господе, на котором и вы устрояетесь в жилище Божие Духом» (Еф. 2, 20–22).
Этот образ имеет в виду древние здания, в которых камни соединял не цемент, а замбк свода. Камни складывались в единое здание, потому что замбк свода поддерживал их. В нем и благодаря ему камни становились домом Божиим.
Послание к Колоссянам утверждает, что все соединено во Христе, а «Он есть Глава Тела Церкви; Он — начаток, первенец из мертвых, дабы иметь Ему во всем первенство, ибо благо–угодно было Отцу, чтобы в Нем обитала всякая полнота» (Кол. 1, 18–19). Мы движемся по путям Божиим в надежде прийти, наконец, ко Христу, Главе Тела. Мы — Его Тело, которое слагается.
Апостол Павел говорит, что Христос — «глава Церкви, и Он же Спаситель Тела» (Еф. 5,23). Однако Тело это еще не спасено, как и Церковь еще не стала «славною Церковью, не имеющей пятна, или порока, или чего–либо подобного» (Еф. 5, 27). Только став таковой, станет она «супругой». Сейчас она лишь невеста, совершенная своей Главой, но в своей земной жизни всегда опозоренная. У нее множество пятен и морщин. Это из–за того пути, по которому она идет, из–за тех людей, кто ее составляет. Церковь осуществится в полноте лишь в последний день, когда ничто не сможет разлучить ее с Супругом.
Это очень тонкая диалектика, ибо в странствующей общине уже есть жители Царства, а последние — эсхатологические, как мы говорим по–гречески, — времена присутствуют, с одной стороны, в тех мгновениях, когда мы во власти Божественной любви, а с другой стороны — в той близости, которую Причастие святых Тайн создает между каждой душой и Господом. Но все это останется несовершенным и легковесным, пока вечный свет не совлечет с нас все здешнее в последний день.