Это обоюдное подчинение, проповедуемое Посланием, идет вразрез с духом патриархата, который часто приписывают Павлу. Речь идет о взаимном подчинении между мужем и женой. Свободное повиновение жены имеет смысл только в соотношении с любовью мужа. Павел не оговаривает юридической «исполнительной» власти мужчины. Он освещает все это сравнением: «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь» (Еф. 5, 25). Христос назван здесь не затем, чтобы подтвердить естественный закон и обычаи. Нет, Он возлюбил Своих до смерти. Его отношение к Церкви составляет архетип отношений между супругами. Agape включает в себя и eros. Самоотдача вмещает и пол ради единства бытия. Именно в этом смысле супружеская любовь сильнее смерти и продолжается в вечной жизни, — так что единство мужа и жены становится знаком будущего века. В гомилии II века, называемой Вторым посланием св. Климента Римского, можно прочитать: «Когда мы встретимся в Царстве? Когда из двух вы сделаете одно, и внутреннее будет у вас как внешнее, и внешнее — как внутреннее, и когда мужа и жену сделаете единым».
Стало быть, единство Божества отражено в единстве брачной четы. Это учение совершенно ново в сопоставлении с учением раввинов, которые считали, что брак делают деньги, договор и половые отношения. Иудей благодарил Бога за то, что не создан язычником или женщиной. В новозаветных Писаниях, напротив, первенствует великое речение Павла: «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3, 27–28).
Многие в истории Церкви думали иначе, и это достойно сокрушения. Весьма сожалел об этом один из великих Отцов Церкви св. Григорий Назианзин, который заметил, что законы для женщин сочиняют мужчины.
Св. Иоанн Златоуст учит, что норма для христиан — это когда брак во Христе духовен и определяется равным достоинством супругов. Он же говорит, что муж и жена «взаимно наставляют друг друга, взаимно увещевают, взаимно поддерживают».
Единственная власть, которая остается в семье, это власть Бога любви.
Православие определяется верой
Западная цивилизация, которой мы наследуем, внесла в наше сознание ту мысль, что Церковь — это, прежде всего, иерархическая структура, или общество христиан. Если так смотреть, миссионерство предстает чем–то вроде пересадки общества и культуры в чужую страну в форме, более или менее зараженной религиозным империализмом. А ведь речь идет не о том, чтобы предлагать чужестранным язычниками или нашим отступникам некую общую для нашей Церкви цивилизацию. Конечно, Византия некоторым образом продолжает жить в православии, и проповедь веры всегда будет содержать что–то греческое, сирийское или славянское. Но основополагающим становится тот факт, что если православием и проповедуется какое–то общество, то это общество бого–человеческое, не подлежащее никакому социально–историческому анализу.
На самом деле, никогда не было православной империи, да она и нежелательна, так как идет против духа народов.
Христиане не составляют народности и не определяются по народностям. Строго говоря, христианских этносов не бывает. Это значит, что христиане как народ Божий определяются именно по Богу. Они известны только тем, что принадлежат Христу, отчего и получили свое название в Антиохийской Церкви I века. Христиане составляют Ekklesia tou Theou–Церковь Божию. Они охватываются только Словом, Которое создает и собирает их как Тело Христово. Их можно рассматривать только как Евхаристию в полном смысле этого слова.
Всякая историческая критика Восточной Церкви ничего не значит для православных, потому что Восточная Церковь основала себя не как людское множество, но как православие. Значит, то, что находится вне Христовой истины и славы, не принадлежит Телу Христову. До нового времени термин «православная» никогда не прилагался к Церкви, но лишь к вере. Точно так же, когда о Церкви говорится «кафолическая», это не означает горизонтальной, количественной соборности, но отсылает к апостольскому Преданию. В этом — связь с воплощенным Христом, с таинственной жизнью, общение святых.
Миссия как предчувствие Царства
Троическая любовь, разлитая в страданиях мира, всегда остается любовью распятой, которую обретают лишь некоторые, а именно те, кто с бесконечным терпением противостоит «властям и начальствам» века сего. Миссия исполняется именно посреди неправды, в области зла и смерти. Если она примет на себя всю кровь праведников и скорбь погубленных, она окрестит Церковь и тех, кто идет на смерть в пасхальном свете. Ибо основная данность веры — сияющее торжество Христа над смертью и надо всем, что от смерти в личности и в обществе.
Однако Второе Пришествие не есть следствие неизбежного созревания истории, ее рациональной поступи. Оно наступит внезапно, как взрыв. Это хорошо понял собор в Чернике, близ Бухареста, в июне 1974 г.: «Миссия Церкви не может воздвигнуть или привести Царство. Она может лишь возвещать его приход, провозглашая воскресение и подавая знак о нем в таинствах. Миссия может дать предчувствие Царства, она не может построить его из социального и исторического материала».
Насущно необходимо, чтобы миссионерские усилия были поддержаны, ибо «миссия» означает спасение, истину и право всех народов внимать Евангелию.
Провозглашение святости
«Ощутимый для сердца Бог» всегда остается целью, к которой движется всякий христианин, будь то многоопытный интеллектуал или простолюдин. Несомненно, нужно знать извилистые тропы современного бытия. Но никакой свидетель, сколь бы тонок ни был его разум, не станет носителем жизни, если его сердце не будет обителью Пресвятой Троицы. Церковь никогда никого не тронула простой привлекательностью связного наставления. Евангелие благодатно лишь потому, что повсюду отражает преображенный и прославленный Лик Господень. «Един Свят» действует через святых. А святость образует то единство, которое свидетельствует о Нем. Это Церковь. До исполнения Паруссии Его послание провозглашается только через нее. Церковь, однако, есть носительница миссии лишь в той мере, в какой она есть икона. Она — Дева, порождающая в мир Того, кто станет миру Господом. Его принимают как Жениха, требующего любви. Человечество, созерцая распятого Победителя, отдается Ему как супруга и узнает, что Он — «Агнец, закланный прежде создания мира», что через Сына Голгофа стала проявлением вечной любви в самом лоне Троицы.
К православному богословию развития
Проблема развития еще не поставлена надлежащим образом в православном богословии. Понятие это столь подвижно, столь богато содержанием, что говорить о православном богословии развития преждевременно.
Трудность экуменического диалога о развитии заключается в том факте, что Западные Церкви в значительной части принадлежат северному полушарию. А Восточные Церкви — либо к посткоммунистическому миру, либо к той части мира, более или менее отмеченной воздействием социализма, которая начинается с юго–восточного Средиземноморья. В географическом пространстве католическая и реформированная Церковь развиваются совместно в гражданском обществе. Общественная деятельность ведется христианами, которые связаны с политической жизнью своих стран и обладают материальными средствами, чтобы приводить в действие программу взаимопомощи. В географическом пространстве православия, вне нескольких численно незначительных народностей, общественная деятельность закреплена за государственными, левыми или правыми, режимами.
Совместно содействовать развитию, поставленному на службу страждущему человечеству, сейчас невозможно на всех уровнях. Мы, православные, непременно будем отсутствовать в экономической инфрастуктуре этой работы. Может быть, это отсутствие определено Промыслом как возможность свидетельствовать о собственно духовных ценностях, которыми живет Восток и о которых он призван напомнить христианам.
Грубая реальность нашей исторической судьбы отбрасывает нас в богословском плане назад. С этой точки зрения, может быть, небесполезно вспомнить о том, что Восток в великое святоотеческое время ставил проблемы, тесно связанные с основным вопросом развития: проблемы, касающиеся экономики, нации, значения культуры и красоты.