Кальдак выпрямился в кровати.
— Послушайте! Я чувствую себя так же, как и вы. Когда-то я и сам так думал об этом.
— Вы славитесь своей уникальной немассудской способностью анализировать, — сказал Аренон. — Вполне понятно, что у вас недавно было время для размышлений. Такая же проблема часто занимает с’ванов.
Два офицера поднялись и пошли к двери, которая приоткрылась перед ними.
— Из уважения к вам мы сообщим ваши соображения.
— Медицинскому персоналу? — саркастически спросил Кальдак. Ясно, что его слова не произвели должного впечатления.
— Соответствующим группам, — тихо ответил Гузвемак.
Когда они ушли, Кальдак понизил положение кровати и стал глядеть на голубоватый потолок. Бесполезно сообщать свои опасения другим. Они не хотят верить.
Он запомнил слова Аренона: может быть, с’ваны больше прислушиваются к нему? Мало участвуя в битвах, они не так поражены достижениями людей. Может быть, скептически, но выслушают. Если бы ему удалось склонить некоторых из них к размышлениям…
В день выписки к нему с визитом пришел гивистамский врач. Он ожидал этого, но только не этого врача.
Это была та самая женщина, с его корабля, некогда пострадавшая от реакции Уилла Дьюлака на искусную ментальную пробу. Хотя не ему было судить о здоровье гивистамов, он понял, что прошедшие годы не прошли для нее даром. Слишком много шрамов было на ее шее и на грациозной голове. Тени под глазами были темными и некрасивыми. На ней была элегантная светло-зеленая форма действительного врача, с нашивками и знаками отличия на плечах. Входя, она проверила воздух в комнате (инстинктивная реакция ее расы).
— Почитаемый командир Кальдак! Вы узнаете меня?
— Да. — Он приподнялся на краю кровати, возвращавшей ему здоровье. — Я не знал, что вы — на Кантарии.
— Я здесь недавно. Но этого достаточно, чтобы узнать о ваших подвигах.
— Кажется, меня прославляют за крупную неудачу. Я не польщен. Может быть, послали того, кто знал меня, чтобы проверить, достаточно ли я пришел в себя для продолжения работы?
— Сарказм больше подходит с’ванам. Я слышала, что вы говорили. Вы вполне здоровы.
— Кто же, если не вы. И третий исследователь, если вы помните.
— Припоминаю. Он говорил, я слушала. Мне нужно было исцелиться. — Она подошла поближе и посмотрела на него. — Я из первых рук знаю, сколько правды в ваших словах.
— Из-за того, что было с вами?
— Из-за этого, и не только. У меня было время подумать и понаблюдать.
Он резко вдохнул.
— Тогда мы вдвоем, может быть, лучше убедим других в том, что это опасно? Я склонен торопиться с этим. Если надо, доведем до Военного Совета. Поддержка немассудки и врача очень важна. Вы мне поможете?
— Я не буду этого делать, — ответила она.
— Но вы же согласны? — Он был озадачен. — Разве не вы предлагали убить Дьюлака и бежать из его системы? Разве вы забыли?
— Нет. Но помогать вам не буду. Это не играет роли.
— Не понимаю.
— Конечно, не понимаете. Вы солдат. Но по уже известным вам причинам сейчас поздно что-либо менять. Может быть, когда мы только впервые столкнулись с людьми, можно было подарить им изоляцию, которой они хотели. Но сейчас они слишком интегрировались в наши силы, сделавшись неоценимыми на войне. Ваши товарищи-массуды говорили вам это. Другие народы, как мой собственный, держатся на расстоянии от людей, но уважают их за то, что они сделали для Узора.
— Это может измениться. Почему бы вам не помочь мне?
— Потому что, несмотря на мои или ваши личные сомнения и опасения, неоспоримо, что люди повернули ход боев. Они нарушили статус-кво, складывавшийся столетиями. Их можно назвать новой величиной в уравнении.
— Мы хорошо сражались и без людей. И сможем снова.
— Я уже пыталась сделать то, что вы предлагаете. Спокойно, в манере нашего народа. Мне удалось завязать важные связи, вызвать интерес тех, кто имел влияние в Совете. Я показывала им записи, рассказывала о собственном опыте, хотя для меня это было очень болезненно. Я нажила себе много хлопот. Тогда я узнала кое-что из того, что не всем известно, даже не всем членам Генерального Совета.
— Критическую информацию нельзя утаивать от Генерального Совета, — запротестовал Кальдак. Врач отнеслась к этому с юмором.
— Вы — воин, и вы — массуд. Среди своего народа вы известны как глубокий мыслитель. Но вы — не гивистам, не с’ван. Наивность — черта, желательная среди борцов. Правда в том, что мы проигрывали войну.
— Нет, — сказал Кальдак. — У обеих сторон были победы и поражения.