Роар, ухмыляясь, стоял с кружкой хэлиного пойла, а сегодня она пошла по тяжёлой артиллерии и натворила наверное вёдер семь, а может больше, забористого вискаря.
Так что бухой балаган получался очень добротным.
— Хэла, — подскочила к ведьме Томика, — а спой про сердце! Спой, Хэла.
Эту песню Хэла давненько не пела и вот уж очень кстати… тьфу ты!
Рэтар тоже пил, стоял возле самой дальней стены и не спускал с неё глаз и… этот его взгляд.
Хэла порой удушить хотела этого мужика, потому что любила его до жути, ради него на всё была готова, но порой просто не могла ничего с собой поделать, выводил её страшно.
Вот невозмутимостью своей, вот этим — пока она пела даже бровью не повёл.
Было уже поздно и он пришёл за ней, пришёл, чтобы забрать, потому что она была здесь, пила, пела и была чертовски зла, вместо того, чтобы быть послушной и покорной — сесть у него в комнате в уголочке и тихонько смотреть в пол, ожидая его феранского решения относительно её попытки прибить Шерга.
Виновата была, да, но сейчас — а скажи, твою налево, спасибо, что не пришибла твоего брата-выродка!
Залезть бы к Рэтару в голову и понять, что там на самом деле происходит. Так отчаянно хотелось, что хоть вой…
И Хэла взвыла, уж это у неё, ой, как хорошо получалось, хоть так вывернет его наизнанку, достанет, уже делала не раз и сейчас тоже устроит, тем более, что есть кому тут вместе с ней повыть от души за компанию:
И уж конечно Маржи разрыдалась, с ней вместе Донна, им подвыла Милена.
Хэла видела как Роар покачал головой, хмельной и расстроенный, только чем? Тем, что феран стоял за спиной и сейчас сожрёт тут всех, или потому что митар уже знал про Гира, почему-то Хэла не сомневалась, что донесли, или расстроен был из-за Милки?
Ой, и ладно, ей было всё равно…
И Хэла перебрала внутри свой песенный запас и сдюжила ещё одну песню:
И понеслась снова круговерть, потому что домашние пошли в пляс, а Хэла наконец выполнила свою норму за вечер, потому что голова стала тяжёлой и туго соображающей, потому что не ела ничего целый день и заговоров в итоге натворила — последний на Маржи, чтобы сердечко и душенька болели поменьше.
И ведь обещание давала вот этому поймавшему её в итоге за талию суровому тирану и потащившему к себе, молчаливо и властно.
И захотелось расплакаться от счастья этого женского, с одной стороны, и устроить скандал пьяный, потому что “какого чёрта, мужчина, я могу идти сама, куда хочу и когда хочу!”