— Перестань, ну! — повела она головой. — Я это вижу, хоть глаза коли, что поделать? Он на тебя так смотрел ещё, когда нам первый раз показал. Я не удивлена, что он до тебя добрался. Ты ещё долго продержалась.
— Я? — удивилась ведьма.
— Конечно. Он тебя зацепил тоже, но ты изо всех сил сражалась, — тихо проговорила экономка. — Я даже в один момент подумала, что тебя Тёрк приберёт. Он может, он хоть и строит из себя весельчака такого, а на деле серьёзный мужик, суровый. И уж если бы решил по-настоящему тебя прибрать, то поверь мне вокруг да около не ходил. Но он не мог, потому что он брата знает, как никто. Нутром его чует. А Рэтар извёлся весь.
И Эка снова тягостно вздохнула.
— Такая, как я, ему никогда не была нужна. У него особенность — он внутрь смотрит. В душу. Никто так не умеет, а он выворачивает наизнанку. И уж какая бы не красавица, какая бы горячая, интересная… его никто не цеплял никогда. Так, если и были — только для вида. Одна, вторая, третья. Уж как я ему глазки строила, как зацепить старалась — напрасно. Он сквозь меня смотрел, потому что пустая я.
— Эка, — покачала головой Хэла, давая понять, что женщина ошибается.
— Нет, правда. Так и есть. Не надо. Я себя знаю, какая знаю, ничего лишнего не заберу, но и не прибавлю. Рэтар другой. Ему всё внешнее не надо. Ему настоящее нужно. И он хороший, невозможно, он заслуживает, Хэла, понимаешь? — она говорила с болью, с придыханием, с сожалением. — А ему столько досталось. И Тейта эта его. Она была милая, добрая, никогда никому не грубила, всегда была вежливой такой, тихой, словно стеснялась. Но это её…
Словно поперхнувшись, Эка поморщилась:
— Я понимала её, понимала, — тем не менее повела рукой в примирительном жесте. — Мне тоже невмоготу порой было, — сказала хозяйка с горечью.
Потом повела плечом и усмехнулась, словно отгоняя печальные мысли, но всё равно внутри неё ведьма чувствовала тоску.
— Помню Миргана знаешь, как взяла? На кострах благости Изара, приперла его к стенке и говорю — Мирган, миленький, не могу больше, или ты или пойду кого в городе искать. Он протрезвел моментом. Ух, самый шикарный из всех моих мужиков. Клянусь тебе, Хэла, — они захихикали. — Я даже подумала, когда мой мне заявил, что бросит теперь — а иди! А я пойду Миргана ухвачу, и он от меня никуда не денется. Надо было тогда хватать. Но я дура была. Струсила. Мирган такой настоящий. А я за красотой потянулась. На зависть девкам. Мой красавец знаешь какой был? Краше Роара. А потом вот… видно с семенем вышел весь.
Женщины переглянулись и прыснули со смеху.
Хэла видела, что Эка словно исповедуется ей, она говорит то, о чём никогда никому не говорила, и её хотелось слушать, потому что это было важно.
А ещё всё это больное, что ведьма никогда не полезет узнавать. Про Тейту. Ведь это так звали доселе безымянную супругу Рэтара?
— И ладно Тейта была с великим эла, — это хозяйка прошептала, словно кто мог подслушать и случилось бы что плохое. — Но Шерга…
Хэлу, как ударило, она с трудом сдержалась, чтобы не показать эмоций.
— Вот же дура, а? — фыркнула Эка. — Вот кого надо лиргой или миртой обходить стороной! А она — Рэтара она боялась, а этого изувера нет. Дура, вот дура! А ведь эта тварь её любил. По-настоящему любил.
И хозяйка повела в воздухе указательным пальцем, словно подтверждая свои слова.
— Он, когда узнал, что она погибла, я тебе клянусь Хэла, хоть режь меня, он плакал. Я видела, — и Эка отвела взгляд от Хэлы, стала такой суровой, злой. — И мне так отрадно было. Я думала — плачь, мразь, плачь. Сколько из-за тебя людей рыдало? Вот и тебе пусть больно будет, чтобы вывернуло наизнанку. Не жалко было, Хэла, не жалко. И её тоже. Только Итру. Такой мальчик был хрупкий.
И женщина всхлипнула, отпила отвар.
— Она хорошая мать была. Она его всегда так оберегала, потому что наверное боялась страшно, что люди его не пощадят, — экономка стала мягче. — Ведь он маленький был на неё похож, а потом, как расти стал, и прям сразу было понятно чей он. И если бы она сказала Рэтару. Я знаю, что он бы ей ничего не сделал. Он бы её защитил. И мальчишку.
Эка вздохнула.
— И вот Рэтара было жалко, — проговорила женщина так же шёпотом. — Я знаю, что ему до моей жалости дела нет. Она ему не нужна. Но, знаешь, Хэла, я думаю, что он шрам оставил, чтобы не лезли к нему, в жизнь не лезли, в душу. Потому что достаточно больно сделали.
К Эке подошёл старший сын, неся в руках завёрнутую в пелёнки и тёплую шаль новорожденную дочку.
— Плачет? — спросила у него женщина. — Кушать пора.
Мальчик подождал пока мать расшнурует платье так, чтобы можно было приложить ребёнка к груди и отдал ей сестру, кивнул ведьме.