— Я в разведчики пойду.
— Ты, Косточкин, для разведчиков рожей не вышел. Ты сначала волевой подбородок отрасти и надбровные дуги, как у Вячеслава Тихонова. Всё, кончаем базар, пишем сочинение. — Гульсара Сейдахметовна садится за стол и раскрывает потрёпанный томик.
«Омолаживание лица самомассажем ложками», — читаю я на обложке и вывожу в тетради:
«Первый снег».
Я тугодум, и ничего тут не попишешь. Живу по принципу: сто раз отмерь, один раз отрежь.
Первый снег.
Колготкова скукожилась вся, высунула наружу язык, строчит как из пулемёта. Наверное, про то, как они с братом лепили снежную бабу прошлой зимой. У неё старший брат — скульптор-монументалист. Он сказал тогда: «Без каркаса тут не обойтись — снег рыхлый», — и приспособил Колготкову вместо каркаса. Всю снегом облепил и припечатал совковой лопатой сверху. Не баба, а загляденье с морковкой! Сфотографировал он бабу для портфолио и пошёл домой. А вечером, когда хватились, Нинель уже впала в анабиоз[7] — на улице было холодно, минус двадцать восемь. Хорошо ещё отец у них — практикующий гомеопат[8]. Полночи её отмачивал в экстракте черемши и отпаивал фиточаем на чабреце. Народная медицина дорогого стоит, ребята! Ожила Нинель, но с тех пор разговаривает басом.
Первый снег.
Дима Христаради с папой летит на каникулах в долину Куршевель. Первый снег туда завозят военными транспортными самолётами типа CASA-295М с ледников Непала. Для таких, как Дима, специально. В прошлом году Дима там у них, во Франции, вывихнул лодыжку. Так президент Саркози лично приезжал к нему в госпиталь на бронированном лимузине с дружественным визитом. Дима ему говорит, прикованный к кровати:
«Вы, Николя, почему без галстука? Стыдно должно быть, мусье! Шерше ля фам!» — а взгляд у самого пламенеет.
Саркози весь смутился, растерялся. Расшаркивается перед Димой, расшаркивается и бочком, бочком из палаты. Потом, правда, прислал Диме алмазные подвески королевы с оказией.
Не ударил в грязь лицом человек.
Первый снег.
Папа и я — мы зиму любим. Летом ведь как бывает — жара, мошкара, прополка в Рассказихе… Молоко в холодильник забудешь убрать — наутро прокисло. На речку с утра пойдёшь искупнуться, а там коровы в воде по колено. Клубнику на грядках вороны поели, морковку точит крот, огурцы в парнике взрываются. Как-то вечером пошёл в туалет — он у нас за смородиновым кустом по тропинке сразу направо. Дверь открываю, а там медведь — «Алтайскую правду» вслух читает вверх ногами по слогам. Посмотрел на меня и говорит:
«Ты, Константин, взрослый человек — одиннадцать лет уже стукнуло, а стучаться так и не научился, ай-ай», — и качает укоризненно головой.
А я ему: «Простите, Михал Потапыч, в потёмках-то не разберёшь так сразу, что к чему».
А медведь: «Какой я тебе Пихал, дери берёзу, Мотапыч? Георгий Филимонович я! Иди, — говорит, — отсюда, пока я тебя не съел И папе с мамой накажи, чтобы по ночам в саду не шатались. А то задеру ненароком, сослепу-то. А теперь ступай», — и отпустил меня с Богом.
Оводы ещё летом, и тополиный пух, и майские жуки окукливаются под землёй. Мама говорит: «Рванём летом в Анталию всей семьёй! Будем лежать в широкополых соломенных шляпах в шезлонгах, пить пинаколаду через трубочки, безрассудно отдаваться пучине волн, а вокруг — турецкие аниматоры, аниматоры!»
Весной тоже не сахарно. Межсезонье.
А осенью — вообще кранты: грязь, слякоть, осадки в виде дождя и мокрого снега.
То ли дело зима! Тут и коньки тебе, и лыжи, и горки, и снег, как из рога изобилия, и городская ёлка на площади Сахарова. Эту ёлку на Новый год всем городом у нас наряжают.
Если завелось барахло какое в хозяйстве, а выбросить жалко, всё тащат на ёлку — с миру по нитке, как водится. Она у нас красавица — самая высокая в Западной Сибири, триста восемнадцать метров, если с макушкой. Её селекционеры вывели в экспериментальном совхозе, который возле завода разделения изотопов. И чего на этой ёлке только нет!
Мягкие игрушки, гирлянды разнокалиберные, целлулоидные пупсы, китайские шары, эмалированные вёдра, скворечники, картонные звёзды, шапки-ушанки, банные шайки, партия импортных клюшек для гольфа (подарок из города-побратима Сарагосы), телевизоры «Горизонт», валенки, дыроколы, раритетные утюги, лампы дневного освещения, детские колготки, набитые для формы ватой, бюстики вождей, подушки-думочки, парики, дуршлаги… А один мужчина собачью шубу на ёлку приволок прямо на плечиках. Прямо с женой внутри. «Повесьте, — говорит, — её на самую маковку до февраля. А я потом заберу».