Сергей Махотка, лауреат премии Маршака, лауреат почётного диплома Международного совета по детской книге
Глава 1
Кого воля сильнее
Физрук нам сказал как-то:
— Одно дело — борьба с противником, а другое — с самим собой.
Мы тогда сдавали зачёт — прыгали через козла на маты. Все прыгнули, кроме освобождённых и Нинели Колготковой. Она у от козла отвернулась и глядит в окно. А там монтёр в полуботинках лезет на столб — рисковый человек. Физрук говорит:
— Не отбивайся от коллектива, Колготкина. Смелей! Усилие воли творит с людьми чудеса!
— Она Колготкова! — обижается Виртуозов. Виртуозов влюблён в Нинель.
А Вектор Викторович — наш физрук — а Вектор Викторович, значит, ему:
— Это фонетика[1], друг мой ситный. А мы тут физиТческую культуру тела развиваем. Учимся бороться, побеждать себя. Правильно я рассуждаю, Колготкова?
— Я же непластичная! Вы же на педсовете сказали, — говорит Нинель, а у самой голос трясётся от внутренней борьбы. — У вас нету козлика поменьше?
Так и я теперь, вместо того чтобы решительно жать на пимпочку звонка, отчаянно воюю с собой. И вот он — результат: титаническим усилием воли я таки на неё жму. Вектор Викторович сейчас гордился бы мною.
Дверь открывает папа, и я мысленно торжествую. Мама нам сейчас ни к чему. Разговор у нас будет мужским. Папин подбородок в мыльной пене, и папа похож на портрет Хемингуэя, который висит в спальне для прикрытия пятна на обоях. Папа пристально смотрит сначала на меня, а потом на собаку.
Некоторое время мы молчим. Нам обоим неловко.
— Кто это, сын?
— Я тебе сейчас всё объясню, — говорю. — Она там, во дворе, сидела, на канализационном люке, а я шёл мимо. А у неё глаза такие грустные, и я подумал, что, наверное, ей жить негде. И я ей говорю: «Ты чья?» А она мне…
— Повторяю вопрос: кто это?
Тут я сдаюсь и свожу заготовленную речь к минимуму:
— Собака.
Папа вдруг приходит в изумление:
— Ну нет! Это не собака никакая. Это бабака какая-то! У неё где морда?
Собака отворачивает заросшую морду и пристально рассматривает пол.
— У неё даже приличных ушей нет. А хвост?
— Хвост?
— Где, я у тебя спрашиваю, у неё хвост?
— Не горячись, папа, — говорю. — Она тебе сама сейчас всё объяснит.
Я легонько подталкиваю собаку вперёд:
— Давай, как мы договаривались… Не тушуйся!
— Видите ли, — неуверенно начинает собака картавым басом, — дело в том, что ваш сын зрит в корень. Мне действительно негде жить.
— А мы здесь при чём? — Папа смотрит сурово. Иногда он непоколебим. — И вообще, вы хоть представляете, в какую щекотливую ситуацию нас ставите? Посреди бела дня врываетесь, голосом какого-то Фёдора Шаляпина разговариваете… Это нормально, по-вашему?
— Папа, она росла в семье логопеда. У неё был неправильный прикус, а логопед исправил и научил её разговаривать.
— Всё так, — кивает собака, — всё так.
— Ну… — папа мешкает, не зная, чем ещё крыть. Вообще-то он человек старой закалки и стальных нервов, но непоследователен в поступках и мягкосердечен порой до крайности. — Это дела не меняет. Вы проходите, конечно, сейчас я поставлю чайник. Погреетесь… Пока мама не пришла… Там в холодильнике винегрет остался. Хотите винегрет?
— Премного благодарна, — отвечает собака и идёт на кухню.
— Папа, ты только не волнуйся! Маму я беру на себя, — шепчу я и в порыве нежности хлопаю его по плечу. Мы оба чувствуем единение.
— А где у вас тут можно помыть лапы? — раздаётся из кухни.
— Минуточку! Я вам сейчас чистое полотенце принесу, — спохватывается папа и убегает в ванную.