А вот имя Альбуса Дамблдора стремительно набирало вес в обществе. В газетах и тематических журналах то и дело мелькали публикации его исследований в различных областях магии, затем его приняли на работу в Хогвартс, в качестве преподавателя трансфигурации, а уже к началу двадцатых годов начали приглашать в качестве консультанта в министерство.
Джонатан, который после окончания школы женился на своей однокурснице, осел в Лондоне и всерьез увлекся изучением рунной магии, о достижениях старого знакомого узнавал в основном из прессы, искренне радуясь, что несмотря на все несчастья, выпавшие на его долю, Альбус смог оправиться и наладить свою жизнь.
***
Жизнь самого Джона тоже складывалась удачно — он души не чаял в своей жене, воспитывал сына, названного в честь отца Бенджамином, потихоньку делал карьеру в министерстве, к концу двадцатых заняв должность штатного рунолога, а в свободное время занимался переводом древних рунных текстов. Казалось, небо над его головой всегда будет ясным и безоблачным, но в начале третьего десятилетия двадцатого века на семью Фоули внезапно обрушилась череда несчастий.
Началось все с того, что в Насыпном Нагорье скончались родители Джона. Первым умер отец, тяжело болевший последние годы, а почти сразу следом за ним ушла и мать, угаснув буквально на глазах. Джонатан, разумеется, скорбел после похорон, но понимал, что это было неизбежно. Однако, оказалось, что это было лишь началом. Спустя год, во время отдыха в Австралии, его обожаемая жена Миранда заразилась драконьей оспой и скончалась, оставив Джона с шестилетним сыном на руках.
Это был удар. Джонатан замкнулся, не зная, как справиться с горем, почти полностью потерял интерес к жизни и работе, но продолжал держаться ради Бена, всеми силами стараясь заменить сыну обоих родителей. Получалось плохо. Мальчик сильно тосковал по матери, отказывался общаться со сверстниками, часто запирался в своей комнате и подолгу плакал.
Джон, погрузившийся с головой в работу, только надеялся, что со временем Бен оправится от потери, но однажды, вернувшись вечером домой, обнаружил ужасающую картину. Двое мрачных колдомедиков, бледная как смерть гувернантка, нанятая для сына после смерти Миранды, и Бенджамин с окровавленной головой, неподвижно лежащий на постели и смотрящий в потолок жутким, стеклянным взглядом.
Дальнейшее помнилось смутно. Кажется, Джон потерял сознание, колдомедики отпаивали его успокоительным, а гувернантка, рыдая и заламывая руки, бормотала что-то о стихийном выбросе и обвалившемся потолке в детской.
После длительных разбирательств и тщательных допросов — Джон употребил все свое влияние, чтобы докопаться до правды — смерть мальчика была признана несчастным случаем. Джонатан, пребывая в каком-то странном оцепенении, похоронил сына рядом с женой и… ушел в глубокий запой. Жизнь окончательно потеряла для него смысл, и больше всего хотелось просто уснуть и больше не просыпаться.
Несколько месяцев он почти не выходил из квартиры, топя горе в алкоголе и игнорируя сочувственные визиты коллег и знакомых, и неизвестно, чем бы закончилась для него эта затяжная депрессия, если бы однажды, во время очередного похода в магазин за выпивкой, ему не попалась бы на глаза газета со статьей, подписанной именем Альбуса Дамблдора.
В голове Джонатана будто щелкнул невидимый рычаг. Схожесть судьбы детского друга с его собственной показалась удивительной, и Джон воспринял это как знак свыше. Так и не дойдя до магазина, он вернулся домой и написал Альбусу письмо, в котором просил о встрече. А получив ответ с согласием, привел себя в порядок и аппарировал в Хогсмид.
Там, сидя за шатким деревянным столиком в баре «Три метлы», он и поведал старому знакомому свою печальную историю, а затем, подняв на Альбуса покрасневшие, совершенно больные глаза, спросил:
— Как мне жить дальше?
И Дамблдор, заглянув своими яркими голубыми глазами, казалось, в самую душу, ответил:
— Я помогу.
И помог. Уже к концу лета, как раз перед началом нового учебного года, ему пришло письмо от директора Хогвартса Диппета с предложением занять должность преподавателя древних рун. Джонатан согласился без раздумий. Уволился из министерства, собрал минимум необходимых вещей, продал свою квартиру, купив вместо нее небольшой домик в Хогсмиде — возвращаться каждое лето туда, где погиб его сын, не представлялось возможным — и перебрался в Шотландию, с твердым намерением начать новую жизнь.
***
Первое время, конечно, было неимоверно тяжело, но Альбус оказывал ему неоценимую помощь, поддерживая, направляя, объясняя нюансы преподавания, в котором Джонатан, будучи по складу характера больше ученым, не был силен…
И благодаря этому участию, к концу первого года Джон ощутил, что снова может дышать полной грудью. Время летело, он сам не заметил, как они с Альбусом снова сблизились, превратившись из просто коллег, знакомых когда-то в детстве, в добрых приятелей. Правда, о дружбе речи не шло.
Едва Джонатан пришел в себя, справившись с горем, как начал замечать, насколько сильно изменился Альбус за прошедшие годы. Он был совершенно не похож ни на того мальчика, с которым Джон дружил когда-то, ни на того юношу, которым он был, заканчивая Хогвартс. Нет, он по-прежнему был невероятно умен, бесспорно талантлив и готов прийти на помощь в трудную минуту, но вот его взгляд…
Взгляд стал другим. Альбус мог улыбаться, шутить, сочувствовать, но его глаза оставались холодными, не отражая никаких эмоций. И Джонатан понял, что душа Дамблдора уже давно закрыта ото всех. Он никого не подпускал близко к себе, держа всех коллег на расстоянии вытянутой руки. Очевидно, именно так он справлялся со своей болью, безусловно, терзавшей его после смерти родных.
Джон понимал его, как никто другой, и не собирался лезть к нему в душу, но однажды, за вечерней партией в шахматы их неспешная беседа коснулась прошлого, и он, не совладав с любопытством, спросил об Аберфорте. Альбус грустно усмехнулся, сообщив, что с братом их пути давно разошлись, а дальше… Слово за слово, и разговор сам собой зашел о смерти Арианы. Джон осторожно поведал о версии Аберфорта, услышанной много лет назад, и ожидал, что Альбус свернет эту тему, но тот внезапно предложил выпить по глотку вина, а затем откровенно рассказал, как все было на самом деле. О своей дружбе с Гриндевальдом, о безумных идеях покорения мира, о своем пренебрежении братскими обязанностями и о роковой схватке, во время которой погибла сестра.
Сказать, что Джонатан был удивлен услышанным, это ничего не сказать. Он не понимал, почему Альбус вдруг решил открыться перед ним, но в правдивости его слов не усомнился ни на минуту. Да и как можно было сомневаться, если он видел, как от болезненных воспоминаний в глазах Дамблдора появились слезы?
После того нелегкого разговора отношения между ними стали еще теплее. А тем временем, на материке назревали волнения. Имя Геллерта Гриндевальда то и дело мелькало в прессе, в Америке, а затем в Болгарии и Германии Гриндевальд обвинялся в серьезных преступлениях, тучи сгущались, обещая скорую грозу, а Альбус все больше мрачнел, словно предчувствуя, чем все это может обернуться.
На фоне этих тревожных новостей, приходящих из-за границы, мало кто обратил внимание на поступление в Хогвартс обаятельного, талантливого сироты из маггловского приюта. Джонатан так точно не обратил бы… если бы не Альбус.
Оглядываясь назад, Джон мог только поражаться невероятной интуиции Дамблдора, потому что к юному Тому Реддлу тот начал присматриваться еще на первом курсе. Одному Мерлину известно, что такого видел Альбус в этом ребенке, чего не замечали другие, но факт оставался фактом. Весь преподавательский состав, включая Джона, был в восторге от умного, харизматичного и амбициозного студента, и только Дамблдор настороженно наблюдал за ним, впрочем, вслух своих соображений не высказывая.
Но так или иначе, а время шло, к началу сороковых в Европе уже начались активные военные действия, спровоцированные Гриндевальдом, Том Реддл переходил с курса на курс, все больше увлекаясь темными искусствами и собирая вокруг себя пеструю толпу единомышленников, атмосфера ощутимо нагнеталась и к сорок пятому году достигла критической точки.