Потому что если допустить — только допустить! — что хотя бы половина из сказанного Регулусом правда, то получается, что все, за что он сражался десять лет назад — фикция. Красивая сказка, рассказанная Дамблдором и активно поддерживаемая всеми, кто ему верил. Мыльный пузырь — надулся и блестит, а ткни посильнее — и лопнет.
Ведь если оглянуться, и трезво взглянуть на вещи, то картинка получается совсем не такой радужной.
Что провозглашал Дамблдор, мотивируя своих бывших учеников на ратные подвиги? Свободу, равенство, братство, дружбу с магглами и избавление родной страны от слетевшего с катушек темного мага.
А что провозглашал Волдеморт? Со слов того же Дамблдора — авторитаризм, геноцид, убийство всех несогласных и полное подчинение магглов.
Вот только для Регулуса и прочих адептов «темной стороны» все выглядело почему-то совершенно по-другому. Для них Дамблдор с его идеями всеобщей дружбы и любви казался угрозой, способной привести к разрушению Статута Секретности и в перспективе — открытому противостоянию с магглами. А Волдеморт, пропагандировавший сохранение волшебных традиций, усиление секретности и тщательный контроль за магглорожденными — наоборот надеждой на светлое будущее.
Впрочем, как ни парадоксально, на сегодняшний день все это уже не имело никакого значения. Важен был только один вопрос — как далеко способен зайти Дамблдор, отстаивая свою, как ему, возможно, кажется, единственно верную точку зрения и какие методы он готов использовать для достижения своих целей?
Верить на слово Регулусу, обвинявшему Дамблдора во всех смертных грехах, у Люпина пока не было весомых причин. Да, двенадцать лет назад директор отдал ребенка Волдеморта на воспитание в другую семью, но это было единственным его прегрешением, о котором Ремусу было доподлинно известно. Все остальное — сплошные домыслы.
Все, кроме, пожалуй, исчезнувших воспоминаний Сириуса. Конечно, теоретически, заставить его забыть о том, что Гарри не родной сын Поттеров, мог любой волшебник, владеющий Обливиэйтом, но вот практически… Практически, об этом знал очень узкий круг людей. А если прибавить сюда тот факт, что Сириус был не из тех, кто позволяет первому встречному копаться у себя в мозгах…
С другой стороны, Ремус хорошо помнил, в каком состоянии Блэк примчался к нему в Норвегию. И помнил, с какой ненавистью он тогда говорил о мальчике. Что если у Дамблдора действительно были причины для такого радикального шага? Например, чтобы обезопасить Гарри от возможных действий Сириуса? Извечный вопрос — оправдывает ли цель средства?
Люпин медленно выдохнул и крепче сжал в ладонях руку Лили.
— Я разберусь в том, что у вас здесь происходит, — тихо сказал он, глядя ей в лицо. — Обещаю, Лилс, если в том, что произошло с тобой и Джеем, действительно виноват Дамблдор, он ответит за это.
На душе почему-то сразу стало легче. Будто принятое решение наконец избавило его от всех сомнений. Пора было действовать.
***
В дом Сириуса Люпин возвращался уже в совершенно другом настроении. Собранный, с холодной головой и почти оформившимся планом дальнейших действий.
Однако, едва переступив порог, он понял, что судьба снова преподнесла ему сюрприз. Из гостиной доносился жизнерадостный женский смех, который Ремус не мог перепутать ни с каким другим.
— Кэти? — он остановился в дверном проеме, окинув взглядом заваленный сладостями и фруктами столик у дивана и открытую бутылку вина.
Темноволосая девушка, сидевшая в кресле к нему спиной и смеющаяся над какой-то — видимо, очень удачной — шуткой Сириуса, обернулась.
— Рем!
А в следующий момент она уже повисла у него на шее, целуя.
— О-о, — радостно заржал Сириус, допивая вино из своего бокала. — Похоже, я становлюсь здесь лишним… Честно говоря, когда ты рассказывал мне о своей девушке, я подозревал, что ты ее выдумал, Лунатик!
— Ты что здесь делаешь? — Ремус проигнорировал его реплику, заглянув в искрящиеся серые глаза.
— Я соскучилась, — Кэти шутливо хлопнула его ладонью по груди. — Ты уехал на несколько дней, а сам пропал на две недели…
— Я же писал тебе, что обстоятельства изменились, — Люпин улыбнулся.
Несмотря на то, что ее приезд был внезапным и совершенно несвоевременным, он все равно был чертовски рад ее видеть.
— А что мне твои письма? Письма девушку не согреют! — и она лукаво сверкнула глазами. — Так что будем разбираться с твоими обстоятельствами вместе, понял? И возражения не принимаются!
— Есть, мэм, — Ремус засмеялся и теперь уже сам поцеловал ее.
Сириус закатил глаза.
— О, ради Мерлина, идите уже в спальню!
Люпин усмехнулся.
— Завидуй молча, Бродяга.
***
Рунная цепочка не сходилась. Алекс билась над ней уже третий день, пытаясь понять, в каком месте совершает ошибку. Меняла местами футарки, по десять раз перепроверяла значения каждого символа, подбирала максимально простые комбинации — ничего. Пшик.
На выходе получалась либо кошмарная зубодробительная конструкция длиной в три пергаментных свитка, либо короткая и красивая, но совершенно бесполезная нерабочая формула.
— Мордред! — выругалась себе под нос Алекс, смяв очередной испорченный лист и бросив его себе за спину. — И почему только в Хогвартсе мне казалось, что я что-то знаю?
Ученичество у Джонатана оказалось куда менее легким и приятным, чем ожидалось. Нет, не то чтобы она жаловалась — Александра Мальсибер была не из тех, кто ищет легкие пути — но чувствовать себя полной идиоткой, а в последнее время это случалось постоянно, было все равно неприятно.
Здесь, во Франции, несовершенство хогвартской школьной программы проявило себя во всей красе. Очень быстро выяснилось, что программу седьмого курса по рунам в Хогвартсе в Шармбатоне проходят на четвертом, а чтобы сдать выпускной экзамен по этому предмету нужен такой уровень знаний, с которым в Англии можно уже претендовать на Мастерство.
Справедливости ради, были между школьными программами перекосы и в другую сторону. Например, в зельеварении и чарах студенты Хогвартса могли дать французам хорошую фору, вот только Алекс, которая собиралась стать именно рунологом, от этого было ни горячо, ни холодно.
Она печально оглядела засыпанный комками пергамента пол комнаты, вздохнула и поняла, что придется все-таки просить помощи. Обидно, конечно, но, как говорится, тяжело в учении…
На вежливый стук в дверь Джонатан не отозвался. Странно. Алекс была уверена, что наставник и по совместительству сосед должен быть дома.
— Дядя Джон? — она постучала еще раз. — Дядя Джон, это я, к вам можно?
Тишина.
Алекс заволновалась. А что если с пожилым учителем что-то случилось? Вдруг ему стало плохо, а на помощь позвать он не может? Или он просто прилег отдохнуть, а она своей настойчивостью не даст ему это сделать? Помявшись возле двери еще с полминуты, Алекс все-таки решилась, вытащила палочку и направила на дверной замок.
— Алохомора.
Джонатан обнаружился в гостиной. Он сидел в кресле с газетой в руках и смотрел куда-то в пространство перед собой остановившимся взглядом. Рядом на небольшом круглом столике остывала наполненная до краев чашка чая.
— Дядя Джон? — Алекс встревоженно вгляделась в его бледное лицо. — Вам плохо?
Тот вздрогнул, будто очнувшись, и посмотрел на нее совершенно отсутствующим взглядом.
— Что?
— Извините, я стучала, но вы не ответили, я подумала, что вам могло стать плохо… У вас что-то случилось?
Джонатан моргнул, и в глазах его наконец снова появилась осмысленность. Он некоторое время молча смотрел на нее, а потом вдруг протянул газету. Алекс машинально взяла ее и взглянула на первую полосу.
— Ежедневный Пророк? — ее брови чуть удивленно приподнялись. — Я думала, вы не читаете английских газет. Министерский прием… испанский артефактор… я не понимаю, вас расстроила какая-то новость?