Главное, что получалось с зеркалами, в отличии от философского камня, которым занимался Шмульке. Осталось определить – что именно получалось? Фрол вёл дневник на греческом, этому языку научили его монахи в детстве. Шмульке не знал греческого, Фрол это вычислил. Фрол раскусил нового учителя, он в своих изысканиях действовал методом плагиата: где-то, что-то подсмотрю, где-то, что– то услышу! Ничего нельзя рассказывать магистру. У магистра ничего не получалось с камнем, но последние мысли учителя не лишены были смысла:
– Он понял, что любое превращение требует очень много энергии, философский камень должен создавать вещи, он должен жить в своём измерении, ему нужно дать эту жизнь.
Шмульке решил создать аппарат, которому он уже придумал название – «Капкан для молний». Магистр в своих опытах решил заручиться энергией бога. Это было кощунственно, по отношении к религии, но философский камень был выше запретов священнослужителей. Шмульке занялся физикой, он знал, что молнии притягивают металлы, уловитель он создал из серебра, Шмульке казалось: чем благороднее металл, тем осуществимей его идея. Шмульке пришлось поработать над накопителем, он чуть не спалил дом, пока не нашёл смесь газов, способных удерживать молнии, главное, чтобы была надёжная изоляция с землёй. Корпус Шмульке заказал в Дрездене, вернее два: из глины и стекла. У учителя что-то получалось, в лабораторию опасно входить было, даже при ясном небе. Ясное небо здесь было редко, облака по крышам ходят, омывая черепицу, в любое время может сорваться дождь. Влага, сырость! Но мы привыкли. Через два месяца привезли заказ, учитель демонстрировал свой аппарат, страшная, непонятная штука: в стеклянном корпусе сверкали молнии, перемешиваясь друг с другом. На аппарат нельзя было смотреть, он слепил, как солнце, и притягивал к себе пыль, бумагу, старался снять скальп с головы, испортив до безобразия причёску. Я боялся подходить к этой машине. Учитель начал первые опыты, применяя доступные материалы – медь, свинец, олово. Я, только, через стену, слышал его восхищённые возгласы. Он показывал мне результаты своего труда – это были неведомые сплавы, похожие по цвету на малахит, на золото. Он показывал слиток с вкраплением жёлтого металла. Ещё недавно это было свинцом, учитель лихорадочно рылся в библиотеке, но ничего не находил, что ему нужно, вёл переписку со знаменитыми алхимиками мира. Но тщетно, каждый охранял свои секреты. Магистр был на правильном пути, он работал над тем, чтобы был способ регулировать эту энергию, и он почти добился этого. Но одно неосторожное движение, временное нарушение контроля ориентации, и учителя не стало. Его сожгло наполовину. Даже за ведро водки холопы отказывались доставать труп колдуна. Тогда я вспомнил инструктаж магистра, первым делом, опустил заземляющие ножи. Я видел, как молнии ушли в землю, был даже лёгкий хлопок, потом ухватом, переделанным в крюк, пытался достать тело учителя. С трудом, к концу дня, я справился. Вечером из дворца прибыл камергер, он и помог мне с организацией похорон.
– Значит правда, что немец умер. Так и доложу царю.
Я, грешен, воспользовался казной магистра, для перевозки зеркал в монастырь. Слуги разбежались, дом остался пустой, без хозяина. Холопы, когда мимо проходили, крестились. Была попытка ограбления, или мародёрства, в лаборатории осталось два трупа, эти бандиты и подняли заземляющие ножи. Мародёров хоронить было некому, люди оббегали дом колдуна десятой дорогой. В непогоду его окна сверкали, а внутри танцевали покойники. Жуть! Я взял самое необходимое для будущего учёного – зеркала, магический кристалл и библиотеку. Да простит меня Шмульке, среди книг я нашёл его казну. В своей келье я собрал комнату из зеркал, сегодня был день испытаний. Царь про меня забыл, к нам, почти не ездит, говорят, болен шибко – огонь внутри его ест. Сейчас во дворце не до меня. Монахи кормят, ну и ладно! Я не знал, что на наше содержание, казна выделяет деньги. Я, с опаской, зашёл в зеркальную комнату, попробовал преобразиться. Получилось, даже лучше, чем в доме Шмульке. Дом стоял на отшибе, далеко от монастырских стен. Не лучшее место для перемещений, я опять стал петь руны, как бы, подпевая учителю, опять в зеркальной стене образовалась ниша, приглашая меня в путь. Я, снова не рискнул, уж слишком заманчиво это всё выглядело. Я прекратил петь, стена восстановилась, но на полу осталась заколка. Я узнал её, она пахла Юлей. Это был сигнал, я знал, что меня будут искать, правда, не хотел этого. Это было слишком рискованно.