Дело в том, что в Сашкином городе — крупном мегаполисе — уже давно не ходили трамваи. Кто-то наверху посчитал, что современному городу не нужен такой архаизм, мешающий движению на дорогах, и за каких-то несколько лет все трамвайные линии были демонтированы, а уютные звенящие вагончики навсегда исчезли с улиц. Многие горожане жалели об этом сомнительном решении, тем более что пробки с дорог никуда не делись, но сделанного не воротишь. На память остался только один из мостов, на втором ярусе которого еще сохранились старые рельсы. Оттуда и посейчас открывается чудесный вид на город.
В общем, можно представить Сашкино удивление, когда нам навстречу в нежной дымке летних сумерек выкатился маленький красный трамвайчик и остановился рядом, дружелюбно позванивая, словно приглашая войти. Мальчик понял все сразу:
— Я знал! Я так и знал, что они волшебные! Мы можем прокатиться?
Трамвай мелодично звякнул. Теперь, когда эти ребята стали предметом городских легенд, а не городского транспорта, они частенько скучают по старым временам, когда у них было полно пассажиров. Поэтому я не сомневался, что Сашке не откажут. Так и вышло.
Когда трамвай весело покатил дальше по пустеющему, уставшему за день городу, выстилая прямо перед собой свои несуществующие рельсы, Сашка задумчиво спросил, не отводя взгляда от окна:
— А меня они тоже не видят?
— Пока ты внутри — нет. Ты бы выглядел, будто летишь по воздуху. Слишком странно для них.
Сашка серьезно кивнул и продолжил наблюдать за жизнью города, для которого его словно не существовало — и сейчас, и вообще. Я, кажется, немножко задремал, потому что когда он вдруг подпрыгнул на обитом красным плюшем сиденье и закричал, я едва не свалился с перепугу.
— Стой! Стой! Да остановись же!
Трамвайчик послушно затормозил. Я всей шерсткой ощущал его недоумение. Впрочем, я и сам ничего не понимал. А Сашка уже выскочил наружу и нырнул во дворы. Я попросил нашего железного друга подождать и побежал следом. Меня разбирало любопытство: что же такое увидел мальчик?
Нашел я его очень быстро. Он стоял за какими-то полузаброшенными гаражами и держал за руку девочку лет пяти, не старше. Малышка вытирала пыльным рукавом зареванное личико, а Сашка терпеливо спрашивал у нее:
— Точно не помнишь? Ну, а маму как зовут? Света? А фамилия? Тоже не знаешь…
Заметив меня, он как-то совсем по-взрослому развел руками:
— Вот… Нашел. Это Аня. Я еще из трамвая заметил, как собаки лают, потом гляжу, курточка мелькает. И побежал. Еле отбил ее. Где живет — не помнит, потерялась… Что же делать?
— Ну, не беда, — я уже придумал, как помочь. Минута поисков — и из драных кустов была извлечена не менее драная дворняга. Аня сжалась при виде пса в комочек, Сашка тоже насторожился. Но песик, выслушав мой шепот, быстро убежал, смешно дергая лапами в разные стороны. Не прошло и пяти минут, в течение которых Сашка не переставал засыпать меня вопросами, как из подворотни вынырнул великолепный белый волк. А точнее — волчица, моя старая знакомая.
— Раннвейг! Повезло так повезло! Не ожидал!
Волчица приветственно рыкнула, а через мгновение перед нами уже стояла красивая крепкая женщина с толстой косой пепельного цвета.
— Улун? Ромашкин старший? — немного неуверенно спросила она, поводя носом. Оно и понятно: на вид мы чужакам все одинаковы, но оборотням нужен не столько вид, сколько запах. За этим я ее и позвал.
— Сашка, это… — я обернулся и увидел, как девочка, хныча, пытается спрятаться за своего спасителя, да и он слегка побледнел. Эх, дурень я, надо было сразу сообразить, что обращение Раннвейг — зрелище не для новичков и детей. А уж что подумала бедная Аня, и представить страшно. Ладно, скоро все вернем на свои места.
— Ранн, тут такое дело, девчушка вот заблудилась, я подумал, может, ты могла бы…
Вообще-то, неловко вышло: я просил того пса позвать любого оборотня, мне бы подошел кто угодно из их рода. У псов какой-то особый контакт с волколаками, оборотнями и вервольфами — наверное, сказывается волчье прошлое. А недотепа взял и привел саму королеву! Ну, да что делать. Девочке и в самом деле пора было домой: темнело.
Раннвейг с удивлением покосилась на детей, которые взирали на нее со священным ужасом в глазах, потом на меня:
— С людьми дружбу завел? Ну-ну…
Не говоря больше ни слова, она прикрыла глаза. Через минуту повернулась к нам: