И спряталъ въ бумажникъ забытую покупателемъ расписку.
V.
— Дайте мнѣ хорошую булавку для галстука. Что нибудь посолиднѣй! — сказалъ покупатель въ шубѣ съ бобромъ.
— Радъ услужить-съ… — заторопился хозяинъ и подкинулъ покупателю стулъ. — Не прикажете ли подковкой?
— Я не мальчишка! — строго сказалъ покупатель, распахивая бобры. — Ваши подковки…
— Виноватъ-съ… И хлыстикъ съ сапфирами, хоть и не дешево, врядъ ли вамъ подойдетъ?..
— Вы, кажется, должны понимать! Я человѣкъ положительный… хлыстики ваши мнѣ не къ лицу…
— Совершенно вѣрно-съ, — воодушевился хозяинъ, почтительно кланяясь. — Предложу вамъ… шпанскую мушку?.. На крылышкахъ изумрудинки, головка — рубинъ, на лапкахъ — розочки!?
— По-вашему, приказчикъ я галантерейной лавки?!
— Помилуйте… Теперь понимаю-съ… — приложилъ хозяинъ палецъ ко лбу. — Изумрудъ въ натурѣ!? Камень надеждъ… Кто желаетъ надѣяться… особенно дѣвушки и люди почтенные, которые подымаются, такъ сказать, по лѣстни…
— Что т-такое?! На-дежды? Люди положительные — увѣ-рены! Какiе есть у васъ цѣнные камни, которые мм… даютъ человѣку…
— Вѣсъ, уваженiе?! Есть-съ… — заторопился хозяинъ, выкручиваясь за прилавкомъ. — Вотъ-съ, сердоликъ… для печатей берутъ почтенные… увѣковѣчить… Виноватъ, для булавки?.. Солитеръ могу предложить, бриллiантъ! И вѣсъ, и самое полное уваженiе! Въ галстукѣ это будетъ… какъ рождественская звѣзда въ самую черную ночь. Бобры съ бриллiантомъ — это… букетъ-съ! Идете по улицѣ, слегка распахнулись, — слегка-съ, чтобы не простудиться, — шарфикъ у васъ чуть сдвинутъ, и при электрическомъ фонарѣ — вдругъ какъ молнiя у васъ подъ подбородкомъ! Такъ и ослѣпите — радугами!
— Онъ насъ всѣхъ заберетъ… — проснулись золотые топазы, когда толстые пальцы почтеннаго человѣка пошевелили въ витринѣ, толкнули топазы, швырнули кораллы, кинули сердоликъ на опалы и задѣли подушечку, на которой дремала жемчужинка.
— Мусору много, а выбрать нечего, — сказалъ покупатель. — Бриллiантъ, вы сказали? Этимъ не удивишь. Да и ловко поддѣлываютъ. Служитъ у меня мелюзга, а въ галстукѣ у него такой бриллiантъ! Подумаетъ — съ него перенялъ. Не хочу бриллiантъ.
— Да то фальшивый-съ! Я же и продавалъ. А этотъ!.. Вѣдь за этотъ-то бриллiантъ сколько слезъ пролито, сударь! Одна барыня заложила мнѣ его, память отъ мужа… по случаю разоренiя. Послѣднее, можно сказать, принесла! Замѣчательность, а не камень. Самой чистой воды, какъ слезы!
— Дешевъ нынче этотъ товаръ, слезы ваши. Дайте посолиднѣй чего.
— Хотите всѣхъ поразить? Могу предложить одну штучку! — воскликнулъ хозяинъ. — Ни у кого нѣтъ такой, только аристократы и цѣнятъ. На нее смотришь, а тебѣ представляется и море, и небеса, и всякiя чудеса! Ходитъ ко мнѣ бѣдняга одинъ, но у-умный! посмотритъ, и такое начнетъ говорить, — все ему на ней видно. Говоритъ — мiръ глубины и тишины, и чистота, и грусть, и печаль, и свѣтлая радость. Хоть и безъ особаго блеска! Рыбникъ, конечно, скажетъ — смородина, мучникъ назоветъ — воронiй глазъ! Но какiе же это аристократы! Но вы оцѣните. Больше я говорить не буду.
И хозяинъ досталъ жемчужинку и покачалъ передъ лампочкой.
— Гм… — насупился покупатель, дѣлая думающее лицо. — Ага, вонъ оно что!
— Это слѣды-съ… поцѣлуи солнечнаго луча въ глубинѣ моря… тоска по лучу! и по всему… гм… прекрасному. Смѣется-съ и носитъ-съ трауръ. Грусть и скромность… и печаль, му-чительная печаль по… всему-съ! Смотрите, я ее поверну, — и что же видете! Вы видете гм… море, голубыхъ, то-есть, виноватъ… золотыхъ птицъ, небеса и всякiя чудеса. Небесная и земная, задумчиво-грустная, какъ… какъ потерянная любовь, сударь. Потерянная мечта-съ! Вамъ бы его послушать! Конечно, онъ немного свихнулся, но все справедливо-съ, если прикинуть на повѣрку, въ лупу-съ. И не дорого, и не дешево — восемьсотъ. Могу уступить.
— Мм… конечно… того… мм… — солидно говорилъ покупатель, вдумываясь. — ну, а вдругъ подумаютъ, что у меня въ булавкѣ… горошина?
— Въ вашей-то булавкѣ! Подъ вашимъ-то подбородкомъ! Кто же посмѣетъ-съ?! Надѣли — и всѣ поражены, всѣ смущены, всѣ завидуютъ! Кстати сказать, этотъ покупатель, у котораго не всѣ дома, — хлопнулъ себя по лбу повеселѣвшiй хозяинъ, — уже далъ задатокъ. Изъ послѣдняго, можно сказать, безъ шубы ходитъ, а покупаетъ-съ!
— Мм… понимаю… — посмотрѣлъ на жемчужину покупатель. — Дайте.
Онъ взялъ ее и помялъ — не дутая ли жемчужина. И она утонула въ его красныхъ, сигарныхъ пальцахъ. Стало темно и душно.
— А настоящая?! — строго спросилъ покупатель, распахиваясь и показывая подъ бобрами нѣчто значительное.
— Перлъ! черный перлъ!! Молчитъ, а говоритъ! Носитъ трауръ… я уже имѣлъ честь говорить про трауръ. Семьсотъ восемьдесятъ.
Покупатель давилъ жемчужинку. Прикинулъ и оглядѣлъ. Есть игра, переливы чернаго перламутра, — то красный, то серебристый, то зеленый лучъ, теперь голубой въ чернотѣ…
— Мнѣ нравится мм… наводить на мысли…
— А что дальше бу-детъ!
— Сдѣлайте мнѣ булавку. Значитъ, всякiя чудеса? Пока вижу одно — плачу вамъ за это сотенными. Что? розочками? Хорошо, оправьте.
VI.
И началась новая жизнь, въ галстукѣ почтеннаго человѣка.
Сосѣдки, мелкiя розочки, были крикливы въ огняхъ, и жемчужинкѣ было непрiятно: она родилась въ молчанiи, и солнечный лучъ пришелъ къ ней тихо на глубину. И не было страннаго покупателя, который говорилъ съ ней такъ нѣжно.
Розочки больно кололи бока, когда новый хозяинъ уходилъ въ гости, спѣшно хваталъ булавку и закалывалъ галстукъ. Въ гостяхъ было лучше, чѣмъ въ темной коробочкѣ: все-таки были огни, и жемчужинка улыбалась. Но и здѣсь не было тихихъ и сладкихъ словъ, отъ которыхъ играли ея смуглыя щечки. А когда начиналъ говорить хозяинъ и дышалъ на свой галстукъ, жемчужинка начинала тускнѣть. Потомъ хозяинъ надѣвалъ шубу, и становилось темно и душно. А дома сердито запиралъ въ ящикъ, чтобы не утащили воры. И наступала длинная ночь.