Сегодня нам сложно оплакивать этот «упадок», который, наоборот, дал нам более индивидуального и творческого Дега. Не трогает нас и тогдашнее материальное положение «бедного богача», как он сам себя называл (идеальные условия для художника), и трудно понять, чем для него стала подобная жизненная перемена — чем был тот разрыв с определенным стилем жизни в глазах буржуазии в расцвете ее престижа и предрассудков, — буржуазии, к которой Дега всецело принадлежал, хотя и не щадил ее в своих остротах. Но факт остается фактом — тот разрыв, тот первый слом в его жизни, шок стал толчком для всей его будущей эволюции в сторону одиночества. Затем банкротство зятя влечет за собой отъезд сестры Маргариты в Буэнос-Айрес, где она умирает спустя восемь лет изгнания. Художник переживает утрату с силой, свойственной всем его чувствам; до глубокой старости он тяжело переживает каждую потерю. Он, которого все считают таким черствым, — сколько раз он проехал всю Францию, чтобы присутствовать на похоронах друга?
К 1885 году Дега доводит свой талант до совершенства и по-прежнему одержим работой. Его зрение продолжает падать. Он проводит часы в неподвижности, глядя на огонь у себя в камине, и перестает читать. Все чаще бывает у Галеви, родителей Даниэля; несколько лет проводит лето у них в Дьеппе. В 1890 году Даниэль записывает: «Дега решительно становится членом нашей семьи, его близких разбрасывает по миру». Два или три раза в неделю он проводит у них вечера, общаясь, рисуя под лампой, придвинутой вплотную к рисунку, слушая музыку или навязывая друзьям «с жестокостью художника… два часа армейской дисциплины», пока он их фотографирует. Самую обильную пищу для заметок Даниэля дали именно те часы, проведенные на улице Дуэ.
Но тут разражается «дело Дрейфуса» и разрушает эту долгую дружбу. Даниэль Галеви отмечает: «Причиной этого экстраординарного события стал горячий темперамент Дега плюс разразившийся во Франции беспрецедентный за всю нашу историю моральный кризис». В нескольких сдержанных предложениях автор касается сути этого кризиса и ищет объяснение неистовому антидрейфусовскому пылу Дега, вызванному, в частности, усиленной политической активностью защитников Дрейфуса; самые радикальные из них призывали к социальной революции, внушавшей художнику ужас. (В 1793 году дед Дега вынужден был покинуть Францию, будучи скомпрометированным своими попытками спасти невесту-роялистку, которая была казнена на гильотине. Вернувшись в Париж, дед до конца жизни так и не смог пройти по площади Согласия.) В 1870 году Дега принимал участие в обороне Парижа, потеряв многих товарищей и друзей, и всем своим существом ощутил поражение французской армии, которую любил и которой восхищался. В какой степени все эти семейные и личные переживания повлияли на яростные антидрейфусовские и антисемитские настроения Дега?
Единственный журнал, который Дега просил читать ему вслух свою домработницу Зоэ, — «L’Homme Libre»[341] Дрюмона — по мнению Пеги, компаньона и друга Даниэля, «прославился тем, что открыто призывал к расправе». Читая «L’Homme Libre» в 1897 году, Даниэль с ужасом записывает: «Пучина ночи то и дело разверзается у нас под ногами».
Мориак ошибается, намекая в своем «Bloc-notes», что Даниэль Галеви поменял отношение к «делу Дрейфуса»: его мнение осталось прежним. Именно «дело» стало причиной резкого разрыва Дега с семьей Галеви, почти ставшей его собственной. Стоит внимательно прочесть об этом окончании дружбы. «Она гибнет от унизительных слов». В этом весь Даниэль Галеви. Дега навестит своего друга Людовика Галеви только одиннадцать лет спустя, на смертном одре. Описание этой последней встречи — одно из самых пронзительных в книге.
Отношения между Дега и Даниэлем сохранились исключительно благодаря верности Даниэля и его восхищению, вопреки всем и вся, человеком, о котором он впоследствии скажет: «Всем лучшем во мне я обязан ему».
Даниэль продолжает вести заметки о своих встречах с отшельником, своим учителем, вплоть до аукциона Руара в 1912 году, на котором Дега, эта «лошадь, участвующая в больших скачках и довольствующаяся горсткой овса», уже слепой, присутствует при невероятном взлете цен на его полотна; а потом еще Дега на выставке рисунков Руара, «сидящий посреди зала Гомер с пустыми глазами». Последний раз Даниэль посетил больного Дега, за которым ухаживала его племянница, в 1916 году, за год до смерти художника: «…В какой-то момент племянница подошла, чтобы поправить подушку. Ее предплечье было прикрыто тонким легким рукавом. Вдруг Дега хватает его обеими руками с неожиданной силой и поворачивает к свету, падающему из окна. И смотрит на него пристально и страстно… так значит, он до сих пор работает, а я был уверен, что его творческие силы поражены».