Речь об отношении к России. Я вовсе не отношусь к ней как «утонченный» путешественник, полу-Пруст, едущий в Россию на экскурсию, а как человек и поляк, проживший в России много лет и ненавидящий в ней все подлое и восхищающийся всем, что восхищения достойно. Отношение такое кажется мне единственно достойным определенной польской традиции, доминирующей в польской словесности традиции Мицкевичей, Норвидов, Бжозовских и тысяч менее значимых. Той традиции, от которой нам не отвертеться; она обязывает нас, либо нужно ее отчетливо перечеркивать и ней бороться. Грыдзевский как-то мне сказал, что с легкостью мог бы собрать антологию текстов в духе брутального зоологического национализма в немецкой литературе и что у этой антологии был высокий литературный уровень. Из польской литературы — как он уверял — такая антология могла бы получиться только на очень низком литературном уровне.
Поношение России, аляповатое и комичное фальсифицирование действительности «с лихорадочным восторгом» для того, чтобы иметь повод еще сильнее Россию очернить, кажется мне сегодня политически вредным и деморализующим читателя.
Это «опять двадцать пять» в польской литературе ужасно. Вместо того чтобы полемизировать со Збышевским, я хотел бы просто-напросто дословно повторить то, что посмел написать Норвид Мариану Соколовскому во время приветствия в 1864 году.
Как Духиньский им рубанет «Москаль = китаец», так они радуются, а как кто-нибудь вздумает предостеречь, что сегодня НАРОД СОСТОИТ НЕ ТОЛЬКО ИЗ ДУХА, КОТОРЫЙ ЕГО ОТЛИЧАЕТ ОТ ДРУГИХ, НО И ИЗ ТОГО, ЧТО [с другими] СОЕДИНЯЕТ, и что нельзя под корень вырубить 20 квадратных миль вокруг Польши, чтобы в ней был национальный поэт и национальный историк, так они на тебя плюнут — и тем усилят патриотизм неприятеля, что уже сделали, и ярость врага и тактичное отстранение друзей вызовут. Каждый анахронизм приносит одинаковые плоды.
Не знаю, сколько именно квадратных миль собирается уничтожить Збышевский от польской границы до Памира и Камчатки, но явно больше, чем эта полоса в 20 квадратных миль.
Дело не в том, люблю ли я Россию или ненавижу. Дело в том, что вычеркнуть ее из истории ни одному поляку не под силу, что ее история, литература принадлежат мировой культуре, что она оказывала и продолжает оказывать на интеллектуальную формацию Запада огромное и вовсе не только негативное влияние.
Сложно полемизировать с такими высказываниями, как «Бог создал Россию сплошной огромной природной тюрьмой, огромным лагерем — и никакие внешние изменения не могут отменить Божественного приговора». (Что за фамильярные отношения с Господом Богом и осведомленность о его приговорах!) «Нет хороших русских, потому что в этой стране нет людей — есть одни рабы и невольники». Чем объяснить такое мнение? Разве что признанием в той же статье, что Россия, все равно какая, вызывает у Збышевского «отвращение, омерзение, презрение более, чем ненависть».
Я ни в коем случае не собираюсь обвинять Збышевского в сознательном желании раздуть национальную мегаломанию, потому что читал в его статьях слишком много крайне острых критических замечаний в адрес поляков. Но каким может быть конкретный результат таких писаний? Поляк, читающий Збышевского с тем же смаком, как когда-то Духиньского, идет по линии самой бесплодной и бездумной идиосинкразии. Все политические теории в применении к России, по мнению Збышевского, «наивны», что Jedinaja Niedielimaja, что национальные государства! Признание национальных государств заставило бы принять факт, что существует такой народ, как украинский, что украинцы — это не только «гайдамаки», как любит их называть Збышевский, о которых не стоит и говорить иначе как с пренебрежением и ненавистью.
Польских газет все меньше. Збышевский — один из немногих самых интеллигентных польских публицистов в эмиграции. Понимает ли он, что его читают и порядочные люди, стремящиеся из прочитанного сделать действенные выводы, а не только пощекотать свое чувство прекрасного. Какой же действенный результат может принести такая публицистика, кроме порывов слепой ненависти и «усиления патриотизма неприятеля, ярости врагов и тактичного отстранения друзей».
Не знаю, откуда Збышевскому известно, что я такой уж образцовый католик, этот комплимент крайне ошибочен. Тем не менее я имею право предъявить Збышевскому обвинение именно с точки зрения католицизма, поскольку он свое католичество постоянно подчеркивает. Обе его статьи о моей книге настолько глубоко нехристианские, что, мне кажется, ни один мыслящий католик таких статей писать не может — так проклинать, так ненавидеть, так топтать, по выражению автора, «страну дьявола».