Что означают все эти фантастические планы? Лишь то, что для Розанова существовали его идеи, вопросы пола и религии, существовала его семья, ради которой он работал и которую любил больше всего на свете, существовал человек, не человечество, а человек из плоти и крови, с недостатками, немощами и тихой скрытой болью абсолютно независимо от тех или иных его убеждений. А все, что касалось абстрактных умственных формул, крупных организмов, общественных, политических аппаратов, — все это было для него совершенно чужим, попросту непонятным. Он искал в партиях не идейное содержание, а моральные ценности. Розанов признается, что был почти революционером около 1900 года, потому что тогда все, кто правил Россией, были слишком самодовольны, но перешел в лагерь реакции после 1905 года, когда сами революционеры стали гордыми и гадкими.
Каждый поступок в общественном поле требует последовательности, а не только эмоциональной позиции, смена направления мысли, смена предпосылки вынуждает человека, ответственно относящегося к своим поступкам, изменить поведение. Розанов умел почти одновременно «думать противоречиво» о фундаментальных вопросах бытия и вследствие этой постоянной переменчивости убеждений никогда не делал из них ответственных, жизненных выводов.
Что удивляться его общественно-политическому непостоянству, несознательности, если в области религии, самой для него важной области, Розанов умудрялся до конца дней быть верным сыном и прихожанином Православной церкви и при этом автором ряда книг более или менее явно антихристианского содержания. Будучи в жизни всегда пассивным, он желал лишь писать на свои темы, иметь достаточно денег, чтобы содержать семью, собирать старинные монеты, которыми по-настоящему увлекался. Ради первых двух целей он был готов на любые компромиссы без малейших угрызений совести. Как он сам писал, у него был дар видения, но не было дара выбора.
Несколько лет Розанов сотрудничал с реакционным «Новым временем», куда попал отчасти из-за высоких гонораров, которые там платили; в то же время пописывал в либеральное «Русское слово» под псевдонимом Варварин, как в другие радикальные журналы.
Во время громкого процесса Бейлиса, когда дело о ритуальных убийствах будоражит общество всей России и антисемитское движение приводит к ряду кровавых погромов, Розанов — друг евреев и апологет иудаизма — пишет статьи, в которых утверждает, что принесение в жертву невинных заложено в еврейской религии. Даже «Новое время» не хочет их публиковать; в тогдашней атмосфере они могут отразиться в массах самым худшим эхом. Тогда Розанов печатает их в погромной газетенке, черносотенной «Земщине». За это его собственные друзья исключают его из Религиозно-философского общества, несмотря на то что он был одним из его основателей. Его увольняют и из «Русского слова». После начала войны Розанов впадает в националистическое безумие, никто не пишет более антисемитских статей, чем он. А уже в семнадцатом году он в шутку предлагает отдать Россию Германии. Немцы так хорошо умеют управлять именно потому, что они «совершенно глупы и почти бездушны», так пусть правят Россией и работают на русских, которые ни работать, ни управлять никогда не умели, а русские взамен за это научат их «песням и молитвам», то есть тому, в чем действительно гениальны.
Аполитичность Розанова тесно связана с его глубоким аморализмом. Он пишет, что слово dołg никогда не приходило ему в голову, что он только читал его в словарях на букву «Д», всегда был уверен, что его выдумали жестокие люди. И часто повторяет, что наши убеждения не имеют никакого значения, важно лишь то, чем и как мы живем, что людей надо классифицировать не по их убеждениям, а по тому, какие ботинки они носят — «от Вайса» (лучший сапожник в Петербурге в то время), или юфтевые, или лапти[283].
283
«Не язык наш — убеждения наши, а сапоги наши — убеждения наши. Опорки, лапти, смазные, „от Вейса“. Так и классифицируйте себя» («Опавшие листья», т. 1).