– Кого «его»?
– Ну вино же! Вдруг плохое, только щуку твоего Генасика запортачим.
Настёна вспомнила, как у ее деда в деревне как-то закисла бормотуха, которую тот гордо величал яблочным вином, и послушно достала бутылку с бокалами. Ритка заглушила свой в три больших глотка.
– Ты ж за рулем, – напомнила Настёна.
– А я пока никуда не поеду, – заявила Ритка, – там же грымза меня караулит. Выгляни в окно – стоит черная «Мазда»?
– Стоит.
– В ней грымза Николаича сидит. А он, скотина, говорил, что она про ту квартиру ничего не знает!..
– Зачем ты вообще во все это ввязываешься? Николаичи все эти, грымзы их? – спросила Настёна и тоже допила свой бокал. Вино приятно ударило в голову и страх перед щукой начал потихоньку отступать.
– Кто бы говорил!
– Во-первых, Гена – мой муж, а во-вторых – он всегда был холостым. Я у него первая и единственная!
– А мне так удобно, без мужа! Нафига мне муж? Я просто хочу нормальную машину. Вон, тоже «Мазду», например. И шубу красивую. И работу я в гробу видала. Да и Николаичу тоже так удобно. Ему нафига разводиться на старости лет? Он к грымзе своей привык. А к ней я не ревную совсем. Слушай, а закусить есть чего?
Настёна достала из холодильника шоколадные конфеты в полиэтиленовом пакете.
– Прям как на поминках, – почти восхищенно произнесла Ритка, разворачивая одну, – только к конфетам вино не пойдет. Нужен коньяк. У тебя есть коньяк?
Настёна бросила страдальческий взгляд на щуку, перекочевавшую теперь на столешницу. Кухня была совсем крошечной, и щукин хвост возлегал на газовой плите.
– Ты ж за преподом замужем, у вас этого добра, как грязи должно быть!
Добра этого у них, действительно, хватало, и, немного поколебавшись, Настёна достала из шкафа початую бутылку и две рюмки.
– Кстати, на поминках я как-то ела фаршированную щуку, – вспомнила Ритка, поморщившись от коньяка, – надо нам ее тоже нафаршировать, да и все.
– А чем ее фаршируют?
– Да ею же и фаршируют!
– Щуку фаршируют щукой? – неуверенно спросила Настёна. – А где мне взять вторую щуку?
– Да не, вытаскивают содержимое у этой щуки и запихивают обратно.
– Зачем?
Они замахнули еще по рюмочке и дружно икнули.
– Не знаю. Посмотри, стоит машина?
– Стоит.
– Ну и сколько она там стоять будет? – возмутилась Ритка и налила еще коньяка.
Настёна пожала плечами. Она знала только, когда Геннадий Михайлович возвращался обычно с работы – уже через два часа. Время для фаршировки щуки щукой было упущено.
– Может, уху из нее сварить?
– Уха – это вещь, – встрепенулась Ритка, – в уху водку добавлять нужно для вкуса. У тебя водка есть?
Настёна было вздохнула, но тут с улицы раздался вой сигнализации и грозный женский голос, взывающей к какой-то прошмандовке. Ритка метнулась к окну. Рядом с ее «Дэу Матизом» стояла жена Николаича и со всей дури колотила сумкой по бамперу.
– Ах, ты ж зараза! – взвыла Ритка и, открыв окно нараспашку, высунулась туда по пояс. – Отойди от машины, коза!
– Рит, ты ж без трусов, – на всякий случай напомнила Настёна и одернула подруге юбку.
Жена Николаича, увидев цель, отошла от машины и встала под окна. Разделяли соперниц всего лишь три этажа и полбутылки коньяка, выпитые Риткой. Началась перепалка. Ритка была по-молодецки дерзка, но запас слов у жены Николаича был значительно богаче и насыщенней.
– Да сколько я вас, шлюх, могу выгонять из этой квартиры? То одна, то вторая!..
– Постой, так я не одна у него, что ли? – Ритка повернулась к Настёне, а та пожала плечами. – Вот же ж, блять!
Ритка в сердцах схватила щуку со столешницы.
– Да пошли вы в жопу все! – заорала она и неоцененная никем речная красавица полетела в объятия Николаичевской жены.
Геннадий Михайлович шел с остановки, предвкушая дивный аромат жареной рыбы. Он женился на Настёне, потому что так было удобно – разом прекратились надоевшие разговоры про старого холостяка, статусность на работе возросла (не каждый же в его возрасте может жениться на молоденькой студентке), и в целом стало спокойнее. Жена ему ни в чем не перечила, отпускала на рыбалку – в общем, хорошо. А готовить нормально, убирать – когда-нибудь научится.
Двор встретил его отборной руганью, доносящейся с его окон, и женщиной, сжимавшей в руках щуку. Женщину Геннадий Михайлович не знал, а вот щуку перепутать было невозможно.
– Что вы делаете с моей щукой? – недоуменно спросил он, пытаясь разглядеть в окнах Настёну.
– Щука? Щука?! – заорала женщина. – А шалавы эти – тоже твои?
– Это не шалава, а моя жена, – сказал Геннадий Михайлович, узнав и Настёну, испуганно выглядывающую из-за Риткиной спины, и саму Ритку, которой тоже когда-то ставил в зачетке трояки, – отдайте щуку.