Валентина Никиткина
Про домового Кешу и деревню Медведа
Домовой
Бабка Явдошка стояла на коленях и заглядывала под печку.
— Выйди, миленький! Я тебя не обижу, — просила она.
Но домовой почему-то опасался ее, хотя она его уже полюбила и каждый день утром и вечером ставила возле печки блюдце с козьим молоком и крошила туда хлеб, или, если свежего хлеба не было, терла сухари.
Бабка Явдошка вздохнула. Она знала, что стоит ей уйти из дома, как он выскочит из-под печи и умнет все, и даже блюдце будет чистое, словно помытое...
Ну, почему он не хочет знакомиться? Уж она бы лелеяла его, как своих козлятушек.
У нее в кухне жила белая коза и семеро белых козлят. Козу она еще иногда ласково в хлев просила пройти:
— Иди, милая, иди, дорогая, без меня отдохни, и я без тебя отдохну! А потом встреча радостнее будет!..
А козлят в хлев никогда не отправляла:
— Они маленькие, что я их морозить буду! Да и веселее с ними!.. — объясняла бабка Явдошка и смеялась заливисто, как молодая.
Но козлятушки, конечно, совсем, как немые, только мемекают.
А вот с домовым и пошутить-посмеяться можно, наверное, и чайку с травками душистыми попить... И про своих сыновей рассказать, какие они умные, как учились хорошо.
— Выучимся на инженеров, — говорили они, — и ты у нас, мать, как царица жить будешь!
А вот теперь она совсем одна на старости лет осталась: мужа на охоте медведь задрал, а Васенька и Коленька на окаянной войне без вести пропали.
Каждый день почти бабка Явдошка на улицу выходила, дожидалась прохожего и спрашивала:
— А скажи-ка, мил человек, в какой стороне у нас Кавказ будет?
И в ту сторону, куда ей показывали, поворачивалась, руку козырьком ко лбу прикладывала и в небо глядела.
— Чего ты там высматриваешь? — поначалу удивлялись люди.
— Сынов жду, Васеньку да Коленьку! Они с войны скоро на вертолете прилетят!
И час могла стоять, и два... Потом вздыхала и в дом уходила:
— Верно, не сегодня, а завтра прибудут!..
Явдошка в доме своем блеск наводила, полы мыла чуть не каждый день. Горницу по-особому убирала, пахучие травки по всем углам развешивала, чтоб пахло приятно! Картинки всякие красивые на стенки наклеивала.
— А как же! Васенька и Коленька прибудут, увидят, как в доме радостно, и поймут, что их ждали!.. — объясняла она всем, кто только хотел ее слушать.
А уж в горнице фитилек в лампадке постоянно горел.
И утром и вечером стояла она перед иконой Божьей Матери, Девы Пречистой, и горячо молилась о здравии сынков и о скорейшем возвращении их в родительский дом!
Но сыновья все не возвращались.
И вот домовой на ее просьбы не откликался, не хотел дружить.
Бабка Явдошка вздохнула, сунула ноги в валенки. Как всегда, один белый валенок попался, другой — черный, но ей было все равно! Платок накинула, совсем уходить собралась, но еще раз оглянулась...
А там он! Показался!..
Сидит у печки, блюдце на ладошке держит, молочко попивает, а другой рукой хлебные крошки в рот запихивает. Старается и на себя не капнуть, и пол не забрызгать!
А семеро козлятушек вокруг собрались, мемекают тихонько. Интересуются!..
Бабка Явдошка на лавку опустилась:
— Здравствуй, милый! — только и смогла сказать.
— Ну, здравствуй! — буркнул домовой.
Его рот был полон хлебом и молоком, поэтому невнятно это “здравствуй” проговорилось.
— Проголодался? — умильно смотрела на него бабка Явдошка.
— Угу... Меня три раза в день кормить надо, а ты только два!
— Извиняюсь, милый! Я ж не знала...
— Да ладно, чего уж там, — пробормотал он и аккуратно запихнул в рот еще кусочек хлеба.
— Ты — домовой?
— Ну, можно и так сказать!.. — ответил он, не торопясь, потому что поперхнуться боялся. — Люди нас так называют. А вообще-то… Да не поймешь ты! — и он опять рот набил молоком и хлебом.
Бабка Явдошка рассматривала его и удивлялась. Ну, совсем-совсем он, как человечек!.. Глазки быстрые, черненькие, на ручках по пять пальчиков, ноги тоже аккуратные, крепенькие. И пяточки розовые, кругленькие, а пальчиков на ножках тоже пять. Росточку небольшого, пожалуй, чуть повыше козлятушек. А сам пушистый и серенький.
— Так вот ты какой! — умилилась она.
— Какой такой?
— Да милый очень! Хоть и домовой!..
— Я же говорил, что зови меня, как хочешь. Все равно тебе не понять, кто я!..
— Где уж мне! — согласилась Явдошка.
— Спасибо за трапезу, — сказал он, дочиста вытер последним кусочком хлеба блюдце и отправил кусочек в рот.
— У тебя имя есть? — спросила несмело бабка Явдошка.