— Вы меня не любите... Почему?
И так ее жаль стало Марье Ивановне, сердце у нее даже заболело.
И так стыдно стало Марье Ивановне, и словно огнем горячим щеки обожгло, и она поняла, что покраснела, так сильно краской залилась, как когда-то в детстве.
Она кинулась к Фелицате, обняла, к себе прижала, как сестру, и тоже заплакала...
И проснулась.
Через десять минут должен был зазвонить будильник.
— Ах, ты, Боже мой! — стыдясь и вытирая слезы, произнесла она вслух. — Сон-то правду говорит: очень я плохой и несправедливый человек!
Муж Ванюшка не услышал ее. По утрам он только на будильник реагировал.
Марья Ивановна вздохнула, собралась потихоньку и пошла Ночку доить.
— Смотри, Ночка, а Фелицата лучше меня детей учит! — пожаловалась она любимой коровке и опять заплакала.
Тут уж Ночка не выдержала, скосила добрый глаз на хозяйку и ласково сказала:
— Ох, и дура-баба! Чего ревешь? Сама понять должна...
Марья Ивановна замерла и подумала, что ей это снится: не может даже самая умная коровка разговаривать!
А Ночка с ноги на ногу переступила, рогатую голову нагнула и вымолвила:
— У нее талант! А талант — от Бога! И завидовать тут бессмысленно! Радоваться надо!..
Марья Ивановна не двигалась от страха и неожиданности: а вдруг она с ума сошла?
— Да ты дои, дои меня, а то молоко перегорит!.. — рассердилась Ночка.
Марья Ивановна покорно снова руками заработала и бояться перестала, решила, что просто она сама с собой говорит и коровка тут ни при чем.
А Ночка вздохнула и громко так сказала:
— Это я с тобой разговариваю! В первый раз, между прочим, и в последний!.. Не вытерпела я, да и Кеша мне посоветовал поговорить с тобой, жалко нам стало смотреть, как ты мучаешься!
— Какой еще Кеша? — перепугалась Марья Ивановна.
Ночка молчала.
— Значит, у Фелицаты талант... А у меня? Я что, бесталанная? — обиделась уже на Ночку Мария Ивановна.
— Почему же?
— Ну, и?.. — нетерпеливо спросила Марья Ивановна.
— У тебя организаторский талант, честность и трудолюбие большое... — подумав, сказала Ночка.
— А у нее, значит, учительский? От Бога? — язвительно спросила Марья Ивановна.
Ночка шумно вздохнула:
— Об этом я тебе и толкую! У нее и другие таланты есть...
— А откуда ты это-то знаешь?
— Как откуда? Ты ж меня погулять выводишь, а я не слепая!.. И не глухая! С Явдошкиной козой мнениями обмениваемся!..
Марья Ивановна опять горько заплакала. Ночка нежно кисточкой хвоста ее слезы смахнула:
— Не плачь и не завидуй! И, между прочим, учись! Учиться никогда не поздно! Больше я тебе ни слова не скажу!
И сколько Марья Ивановна коровку Ночку не упрашивала еще немножко поговорить с нею, и хлебушек ей давала, и яблочко принесла — ни слова от нее не добилась!
— Ну, ладно, — смирилась, наконец, Марья Ивановна. — И на этом спасибо!
Вздохнула, погладила Ночку по теплому боку, поцеловала ее благодарно в белую “звездочку” на лбу, подняла подойник и осторожно, чтоб не расплескать молоко, пошла в дом...
Шла и думала: “Оказывается, чудеса все-таки бывают, а я, глупая, не верила!”
А того она и не знала, что это домовой Кеша поручил Ночке с ней поговорить, потому что сам не хотел появляться, боялся перепугать Марью Ивановну.
Она в разговор с Ночкой поверила, а в домового — нет, ни за что не поверила бы. Решила бы, что с ума сошла.
Так происходят чудеса
На горке возле школы ребята на санках катались. И Фелицата с ними.
Съедет — и хохочет!
А упадет — и того пуще смеется. Поднимется, отряхнется и, как коза, снова на горку бежит, санки за собой волочит...
Марья Ивановна на них в окно класса глядела, да не прямо, а из-за цветов, чтоб ее не заметили.
Больше всего ей хотелось тоже на горочке быть, и так же весело и молодо бегать, и так же громко, без стеснения хохотать с ребятишками, как Фелицата!..
Паша Гришанин на горочку прибыл на собачьей упряжке. Он всех своих трех собак в санки запряг, сам прокатился и Фелицате предложил.
А она тут же в санки уселась, Пашу крепко руками обхватила, чтоб не упасть, крикнула:
— Ну, Павлик, поехали!
И понеслась собачья упряжка по дороге! А ребятишки за ними, да разве догонишь!
А Кеша на высоком кедре устроился, сидел на ветке, ножками болтал, с одобрением смотрел на всех и кедровыми шишками иногда бросался.
Очень метко получалось у него — то в Наташу попадет, то в Веруньку!..
И с нетерпением ждал, когда же Фелицата, наконец, в школу пойдет и увидит, что Марья Ивановна плачет.