- Да твою же мать! – раздался хриплый голос Орацио. – Это уже ни в какие рамки! Ты-то зачем выскочила, я бы справился и один!
Джина вжалась в стену и в ужасе глянула на Бланку.
- Черт, а вот попкорна и нет, - разочарованно проговорила та.
Коломбина отбросила в сторону остатки бутылки и надменно буркнула:
- Мог бы и спасибо сказать!
Она развернулась и гордо продефилировала в свою комнату. Орацио хмыкнул. Подхватил тело подмышки и потащил к креслу, которое стояло у стены коридора – весьма удобно. Вдруг кто в полумраке навернется. Или получит бутылкой по голове.
- Тут посиди, - рявкнул Орацио, обращаясь, видимо, к санитару. А потом резво направился к двери Коломбины: - Между прочим, он мог быть вооружен, а ты с полотенцем на голове!
Это было последнее, что услышали Бланка и Джина. Дверь захлопнулась. Орацио остался у Коломбины.
- Ну в полотенце, - огрызнулась она. – Подумаешь! Напал он на тебя, а не на меня.
- Но ты влезла! – продолжал бушевать он, мечась по ее комнате и потирая разбитую скулу. – Да одно неосторожное движение, и… и все могло плохо закончиться!
- В смысле, я могла бы его грохнуть? – Коломбина пожала плечами, от чего шелковая ткань скользнула по руке, оголив бледную кожу, усыпанную веснушками. – Так это не страшно. Доктор Лучинда прописала мне трудотерапию. Говорит, копать – очень полезно. Сунви… сувми… сумлибация…
- Сублимация, - машинально поправил он и остановился посреди комнаты, растерянно глядя на нее. Точнее на россыпь золотистых пятнышек на молочно-белом плече и открывшейся взору части груди. – Полагаю, она имела в виду работу садовника, а не могильщика. А сублимация – гадкая штука сама по себе. Тебе нужно равновесие, вот что. И не бить посторонних мужиков бутылками по голове, даже если они на кого-то напали. Может быть, это я плохой парень в этой истории.
- Может быть. Но это неважно. Потому что ты мне нравишься, а он нет, - она вальяжно расположилась на диване. – Мутный он какой-то. Как и все в этой больничке.
- Поверь, мутнее меня здесь трудно кого-то найти. Из всех только на меня устроили охоту.
Орацио подошел к дивану и нахально уселся рядом. Солнце легко скользило по оконному стеклу, проникая в комнату, и солнечный луч уже касался ноги Коломбины, лаская кожу все выше.
- Если меня нашли и здесь, то остается только два варианта. Либо убедить Доктора показательно превратить меня в овощ, либо делать отсюда ноги, пока никто не пострадал.
- Ты идиот? – Коломбина восхищенно посмотрела на своего гостя.
- Ты знаешь здесь хоть одного совершенно здорового человека? – его рука ревниво легла туда, где к ней пристроился солнечный луч.
- Труффальдино. Когда трезвый, - хохотнула она и придвинулась ближе.
- По счастью, это с ним случается нечасто, - рассмеялся Орацио, склонившись к ней и оцарапав щетиной ее губы.
- А вот и нет, - бормотала Коломбина между быстрыми короткими поцелуями. – Лучинда нашла все его запасы. И теперь он хранит их у меня. Естественно, не бесплатно.
- Это законно? – чуть отстранившись, спросил он.
- Это имеет значение? – проворковала она.
- Ну, просто я не такой уж и плохой парень, а всего лишь скучный супермен и борюсь с теми, кто имеет проблемы с законом. Но это страшная тайна.
- Ясно, - Коломбина разочарованно вздохнула, – а я плохая девчонка. И это совсем не тайна. У меня проблемы много с чем. И с законом тоже.
- Не волнуйся, санитар жив, - усмехнулся Орацио. – Но не факт, что доживет до ужина. Пусть это придаст остроты нашей любви.
С этими словами он сдернул с ее головы полотенце. Она в ответ фыркнула и, прежде чем стащить с него толстовку, успела в окно краем глаза заметить глупую докторшу, решительным шагом направляющуюся к парку. За ней неохотно плелся Труффальдино.
- А теперь расскажите-ка мне, что доставляет вам наибольшее удовольствие? – нудила Лучинда, не особенно рассчитывая, что он тут прям возьмет и выложит ей все, как на духу. К сожалению (или к радости) она не исповедник.
Засунув руки глубоко в карманы джинсов, Труффальдино уныло подбивал гравий на парковой дорожке. «Джин, бренди, кашаса, - медленно перебирал он в уме, не глядя на Лучинду. – Вот же привязалась!»
- Смотреть женский теннис, - ответил он с чувством выполненного долга.
«Издевается!» - изрекла маленькая девочка, жившая внутри доктора. Но сама Лучинда даже шагу не сбавила, невозмутимо поинтересовавшись:
- И что больше всего вам нравится в женском теннисе?
- Ну как что? – Труффальдино уныло глянул в небо, задрав голову. – Сам процесс.
- Короткие юбки теннисисток и их вскрики во время подачи?
Труффальдино встал, как вкопанный, и долго смотрел на Лучинду с отвисшей челюстью.