- Сначала танцевать, потом доедать. А то потом ты будешь не в состоянии.
Танцы Катерина помнила уже не очень отчетливо, а последующее не помнила вообще. Когда же память ненадолго вернулась, она обнаружила себя в гостиничном номере. Совершенно точно в чужом. Поймав в поле зрения Сережу, она глухо спросила:
- Туалет где?
- Ну, пошли в туалет, - ответил он ей и, придерживая под руку, повел в направлении означенного помещения. – Ты сама-то справишься?
Прикрыв рот ладонью, она слабо кивнула и захлопнула перед его носом дверь. Потом снова был провал. Под утро, когда только-только начинало светать, она нашла себя в постели, укрытую одеялом, заботливо переодетую в явно чужую мужскую футболку. На другой стороне кровати мирно сопел ее вчерашний знакомец.
Напрягать область мозга, отвечающую за воспоминания, было некогда.
Сообразительности хватило на то, чтобы натянуть джинсы, схватить вещи и выскочить за дверь.
Пробегая через холл, Катерина увидела странно знакомую напольную вазу между двух кресел ядовитого цвета, не заметить которые совершенно не представлялось возможным, и остановилась в растерянности: она находится в своей же гостинице. В голове вяло зашуршало воспоминание и смутно заговорило знакомыми голосами о том, кто где поселился. Был в этом открытии и положительный момент. Спустя всего пять минут она уже стояла под душем в номере. На этот раз в собственном.
Двумя часами позднее проснулся и Писарев. Не размыкая глаз, пошарил рукой по постели и, никого в ней не обнаружив, просопел: «Удрала, зараза!». А значит, хоть сколько-нибудь приятного пробуждения не последует. Впрочем, и без того ближайшие несколько часов ему едва ли что-то перепало бы – похмельный синдром, как оказалось, даже рыжие горячие штучки переживают не по-детски.
Сам Писарев всегда гордился тем, что, сколько бы ни выпил, никогда не пьянел. Во всяком случае, прошлой ночью, когда вытаскивал из туалета чуть не уснувшую там Катьку, ржалъ так, как не ржалъ… ну очень давно.
Ее бегство было тоже вполне себе закономерным – стыдно стало, с кем не бывает. Только теперь у него было два варианта – либо не давать спуску Рыжей, либо искать кого-то еще. В конце концов, впереди еще несколько дней. Для отрыва вполне достаточно.
Так и не решив, что делать, лениво встал с постели, лениво принял душ, лениво оделся и поплелся завтракать. После завтрака их группу везли на экскурсию в Schloss Blutenburg. И он даже почти решился. Тем более, экскурсовод, смазливая блондиночка с фирменным фасадом, второй день строила ему глазки. Проблема в том, что глазки Писарева оглядывались по сторонам в поисках вчерашней Рыжей. И таки нашли. В тот момент, когда он уже забирался в автобус, Катя показалась на выходе из гостиницы. Потому траектория его движения резко изменилась.
Уставившись в карту города, Катерина брела вдоль аллейки, уныло размышляя о неудачно начавшемся дне. На завтраке нарисовался пупсик. Был до невозможности вежлив: вежливо поинтересовался, можно ли присесть, вежливо уточнил, одна ли она, не менее вежливо вызвался принести еще одну чашечку кофейку и захватить бутылочку минералочки. Маменьке бы пупсик очень понравился. Но пупсик являлся владельцем пушистых усов, несколько вылинявшего цвета, которыми, безусловно, гордился. И Катерина, вглядываясь в него, с минуты на минуту ждала, когда же он ими начнет шевелить, как мартовский кот. Или как тараканище. Так и не дождавшись, она допила свой кофе, захватила минералку и вежливо откланялась.
Неожиданно карта уперлась в чью-то грудь, Катя подняла голову и, смирившись со своей участью, полувопросительно промямлила:
- Доброе утро…
- Доброе! Ты украла мою футболку. Расплачиваться чем будешь?
- Ну, не знаю… А какие есть варианты?
- Если ты классно целуешься – я тебе ее подарю.
Эфирное создание в золотой диадеме с крылышками из лебяжьего пуха облегченно вздохнуло, в то время как маленькое чудовище с яростным загаром из солярия и в высоких красных ботфортах злобно чертыхнулось. Катерина тряхнула головой, в голове зазвенело, но видения исчезли. Зато заявилась преподавательница.
- А она у тебя что – эксклюзивная?
- Да я и сам – тот еще экземпляр, - торжественно объявил Писарев и тут же заискивающе добавил: – Ну хоть на аттракционах покатать тебя можно?
- На колесо обозрения хочу! – вырвалось у Катерины.
На колесе обозрения он ее все-таки поцеловал. Вышло случайно – почти. Во всяком случае, Писарев не планировал этого заранее. Пока она с открытым ртом оглядывалась по сторонам, на него нашло что-то… нежное, теплое, довольно урчащее. Он резко, будто опасаясь сопротивления, притянул ее к себе и так же быстро прикоснулся губами к ее губам. Катя ответила. И точно знала, что не только ждала этого, но и хотела. Не собираясь скоро отпускать Сергея, она запустила пальцы в его волосы, а другой рукой пощекотала ногтями шею, чуть скользнув за ворот футболки. На этот раз в ней проснулся ученый, и Катерина с пылким энтузиазмом ринулась в подробное исследование его рта.
- Футболку дарю, - только и выдохнул он, прижимая ее к себе теснее. Мысли порхали где-то очень далеко от действительности. Катя оказалась у него на коленях. И обнимая ее, он спросил: - Тебя не тошнит хоть? Голова не кружится?
- Кружится, - пробормотала она.
- Пить не умеешь! Так и быть, научу!
Уже вечером, пока Катя принимала душ, тот, который никогда не пьянеет, мирно уснул, свернувшись на кровати калачиком. Когда обалдевшая от привалившего счастья Катя попыталась его растормошить, в ответ услышала сонное и очень пьяное: «Отстань, Клава, я устал».