- Значит, я страдаю, а он не будет? – наконец, возмущенно донеслось из-за дверцы.
- Мужики страдать не умеют!
- Совсем?
- Совсем! Свадьбу не отменяет? Это главное. Потому наряжайтесь, а я звоню фотографу. Да?
- Нет! – выпалила Лиза, выбравшись из шкафа. И со слезами в голосе воскликнула: - Если они страдать не умеют, значит, и любить не умеют! Зачем тогда это все?
- Для создания семьи, - жизнеутверждающе заговорила Катя. – Сначала будет праздник. Потом медовый месяц. Потом еще много чего. Лет через пятьдесят, на золотую свадьбу, сядете со всеми своими многочисленными родственниками и предадитесь воспоминаниям, листая альбомы и просматривая видеофильм о вашем самом главном событии в жизни.
- Это пахнет нафталином!
- Отменяем свадьбу?
- Я хочу, чтобы он меня любил! А ты только подтверждаешь, что не любит! При чем здесь свадьба, фотографии и вертолет?
- Вот и я задаюсь тем же вопросом.
- А я им тоже задаюсь! Давно! Вдруг он ошибся, и ему другая нужна… спокойная и умная!
- Павел не похож на человека, который не знает, что ему нужно. Вы сами хотите за него замуж?
- Хочу, - шмыгнула носом невеста.
- Тогда идем фотографироваться!
- Прямо сейчас?
- Прямо сейчас! – подтвердила Катерина.
Лиза растерянно посмотрела на платье, одиноко валявшееся на кровати и манившее легкостью кружев.
- Цветы хочу. Чтобы венок на голове и волосы распущенные! – выпалила девочка в ней, а женщина тут же добавила: - Пусть облизывается, гад!
- Будет вам венок. Я звоню фотографу?
- Звоните! – рыкнула Лиза. – И визажистке моей звоните! Всем!
Катерина облегченно выдохнула и вылетела из номера.
- Часа через два невеста будет готова явить свою красоту твоей камере, - проговорила она в трубку, едва Писарев ответил.
- Да неужели! – деланно изумился тот.
- Ну вот ужели. Как там жених?
- Вчера уходил на своих двоих, но тяжко.
- За пару часов в себя придет?
- Та куда он денется! Как услышит, что Лизка согласилась на фотосессию, оклемается. Найти бы его только…
- Вот иди и ищи!
Собственно, именно это Писарев и сделал. Пошел и нашел.
Долго искать не пришлось. Как и ожидалось, молодой, маявшийся от похмельного синдрома, занял позиции у барной стойки неопознанного заведения неподалеку от отеля, пока молодая забаррикадировалась в их люксе для молодоженов. Вид у него, прямо скажем, был так себе.
- Тебя сейчас только снимать! – расхохотался Сергей Сергеевич. Сказать, что у него самого состояние было «огурцом», конечно, нельзя. Но все же выглядел он чуток бодрее клиента и друга.
- Куда снимать? – не въехал Паха.
- Ууууууу… тяжелый случай! В журнал, Горский!
- В какой, мать его, журнал! Я не буду без Лизки.
- И не будешь! Она согласилась.
- Really? – подскочил Горский и со всей дури шарахнулся коленом о соседний стул, зацепив им бамбуковую стойку, на которой ходуном заходили бокалы. – Бляяяя!!!
- Эй, полегче! – выкрикнул Писарев, придержав стойку и глядя на перепуганную морду бармена. – Катька ее уговорила. Короче, это… давай, приходи уже в чувства… Опохмеляться будешь или пошли окунемся?
- Пятьдесят грамм, пончик и холодный душ!
- А она на перегар нормально? Я ж вас целоваться заставлю, - хохотнул Писарев.
- Вуайерист недоделанный! – рявкнул Паха. – К тебе пошли, в мой душ меня точно не пустят сейчас.
- Пошли, - согласился Писарев, и тут же добавил: - Вуайерист! Ты когда-нибудь видел, как твою бабу кремом постороннее чмо намазывает? А она разве что не кончает при этом?
- Прибил бы! – безапелляционно сообщил Горский, направляя свои неожиданно твердые шаги в сторону отеля.
- Вот! А теперь представь себе, какая у меня выдержка! Утешает одно – она давно уже не моя баба!
- Вот и забей!
- Забьешь тут… каждый день перед глазами.
- Так не твоя ж!
- Угу, - мрачно согласился Писарев.
Они поднялись по лестнице на второй этаж, где расположился фотограф. Тот впустил в свой номер жениха и выдал:
- Я тебе пока пожрать раздобуду! И за костюмом сбегаю. Тебе все равно туда хода нет.
Доморощенный Фигаро слово сдержал. Пожрать раздобыл, за костюмом и двумя рубашками сбегал и спустя час сопровождал не менее доморощенного графа Альмавиву к первому месту фотосета с полным антуражным набором: солнце, воздух и вода + пальмы и совершенные тишина и покой. Мечта романтика.
Паха принялся бродить вдоль берега, пиная песок носком ярко-красного ботинка. Писарев нахально щелкал его со стороны. Лиза прибыла на место еще через сорок минут. Сначала из автомобиля показалась ее ножка – к слову, босая. Потом чуток кружева подола ручной работы белоснежного цвета. А потом и вся новоявленная Розина выбралась на свет божий. С распущенными по плечам волнистыми золотыми волосами, в которые были вплетены тропические цветы, и в платье в пол, напоминавшем скорее замысловатый сарафан. Этот момент немедленно был запечатлен СергейСергеичем.