- Намертво.
- Прям как твои отношения, - констатировала Лиза. – И течь дали, и хрен выдерешь. Хотя Глотов и в лучшие времена даже пробки тебе поменять не мог.
- Он говорит, что зарабатывает на электриков. Еще б все эти гады работали по праздникам, - бухтела Катька, пока они ходили с Лизкой за новым краном, потом его дружно устанавливали, а после отмечали свою победу побед, как заправские сантехники, все тем же коньяком, к их удивлению быстро закончившимся. Еще скорее прикончили и некоторые запасы из бара Глотова. Чего нельзя сказать об их настроении и желании продолжить праздник. Кроме того, душа потребовала еще и тортика.
С ним – любимым, «Пражским» - и топала к кассе супермаркета, расположенного на первом этаже ее дома, довольная Катька. В другой руке она крепко сжимала бутылку граппы. Водрузив покупки на ленту, Нарышкина принялась рыскать по карманам в поисках кошелька и, все еще не желая смириться с неизбежным, громко брякнула:
- Ну твою ж мать!
После чего наткнулась на равнодушный взгляд дородной кассирши с пышной шапкой волос и, не иначе по случаю Международного женского дня, броским макияжем, предназначенным эту самую женственность подчеркнуть. Или сымитировать.
На бейджике кассирши значилось «Мария Гук-Сатайкина». Голос Марии Гук-Сатайкиной напоминал звучание октобаса, когда она, продолжая смотреть на не менее «праздничную», чем сама, Катерину, сообщила:
- Триста пятьдесят три гривны двадцать пять копеек.
- Здо́рово! – отозвалась Нарышкина. – Еще б карточку найти.
- Терминал не работает.
- Банкомат вон есть, - ворчала Катька. – Карточки только нет. Вот жеж черт!
И она с тоской посмотрела на покупки. Тащиться обратно к подъезду, потом на восьмой этаж, искать карту, в крайнем случае будить Лизку, потом возвращаться обратно… На этом месте мысленный путь Катерины дал сбой. Она подняла глаза на кассиршу и печально изрекла:
- А так хотелось праздника…
- Да тебе уже, кажется, хватит праздника! – прорычал мужик с ананасом за ней. Собственно, у кассы уже начала образовываться солидная очередь.
- Еще только обед, уже на ногах еле стоите, не стыдно? – сокрушенно поцокала языком какая-то бабка, высунувшая голову из-за его спины. – Такая молодая – и так опуститься.
- Вот в наше время девушка в таком виде из дома носа не казала!
На все это не без иронии во взгляде взирала малолетняя вейперша в кроссовках на босу ногу, оттуда же, из очереди. На последней реплике она едва не подавилась дымом от вырвавшегося смешка. Рефреном отзвучал октобас мадемуазель Гук-Сатайкиной:
- Платить-то будете?
- Буду. В следующий раз, - проговорила Катерина и обернулась к мужику с ананасом. Хмыкнула, глянув на экзотический фрукт, и веско сообщила: - А ты бабе своей дома указывай, чего и когда ей хватит.
- Чё? Даже не поздравил никто? В следующий раз в зеркало посмотрись! – прорычал тот, опустил ананас на ленту, присовокупил к нему в лучших традициях Игоря Северянина, эгофутуристов, да и всей богемы времен Серебряного века в целом шампанское и решительно придвинул это богатство к кассирше.
- Серёжа-а-а! Отмена! – заголосила с неожиданно прорезавшимися нежными нотками в голосе Мария-октобас. – Серё-ё-ёж!
И в следующий момент к имеющимся действующим лицам трагикомедии о Пражском тортике и граппе присоединился Серёжа, чернобородый охранник под два метра ростом, сверкающий белозубой улыбкой и неожиданно светлыми серыми глазами. К кассе он подскочил быстро. Быстро пробухтел: «Все отменяем, Маш?» - а услышав ее ласковое «Девушка деньги забыла», поднял те самые светлые глаза на «девушку», да так и застыл на месте.
- А у вас тут у всех просто идеальная память, - усмехнулась Нарышкина и сунулась в узкий зазор между верзилой Серёжей и законным местом кассового октобаса. Но далеко Катька не ушла. Верзила неожиданно ухватил ее за шиворот древней, еще мамкиной куртки, в которой Катерина обычно выносила мусор, и дальше не пускал.
- Охренел? – взвизгнула она. – Права не имеешь!
Между тем, Катькин визг этот непоколебимый страж супермаркета сети «Большой улов» презрел. Взгляд его скользил от ее разъяренного лица с, мягко выражаясь, не очень вменяемыми ввиду принятых на грудь порций алкоголя глазами вниз, самым внимательным образом изучая и куртку, и торчащую из расстегнутого воротника выцветшую и растянутую горловину – любимой! – футболки, и спортивные штаны, которые она так и не удосужилась сменить хотя бы на джинсы – ей-богу, какая разница в чем выбегать в соседний магазин за тортиком? И стоптанные кроссовки, тоже из «мусорного» гардеробчика.