- Если ты испортишь себе желудок, то это на всю жизнь! Вот сегодня ты суп, например, ела? Никакого тебе торта без бульона. Совсем нельзя оставить одну! Сразу начинается: текущие краны, сторожа́, сухомят… - неожиданно Глотов прервал свой монолог. И теперь звякнуло на кухне. После чего раздался рассерженный рев: – Катя, ты пила, что ли?!
- Пила! – Катерина все же нарисовалась на пороге – лохматая и сердитая. – А что?
- И ты считаешь это нормальным? Пить в одиночестве! И как часто ты это практиковать стала?
- Регулярно. Охраннику нравится.
- Катя, это алкоголизм! Женский алкоголизм – это страшно!
- А ты не бойся! Ступай себе с миром.
- Ну с алкоголичкой жить уж точно не стану! – рыкнул Глотов. – И это я тебя бросаю, а не ты меня, потому что дети-уроды мне не нужны!
- Скатертью дорога.
Глотов решительно шандарахнул бутылкой, ставя ее на стол, да так, что аж осколки полетели в стороны. Все же лимит его терпения был исчерпан.
И ломанулся по комнатам, смотреть, что еще должен забрать. Зачем-то вцепился в торшер, впрочем, следом и озвучил:
- Это мои дарили!
- Не претендую, - равнодушно отозвалась Катерина. – Ключ оставь.
- Потом найду! – буркнул он и поперся в спальню. Оттуда была выужена ортопедическая подушка. – Я покупал!
- Тапочки под диваном не забудь. Ты покупал.
- Точно! – крякнул Глотов. Поставил торшер, положил подушку и опустился на пол, рыская со своей стороны постели. – Еще и пыль развела! Совсем опустилась!
- Свалишь ты, наконец, или нет? – взвилась Катька.
- Иду! – прокряхтел он. Глянул на свои тапки, давным-давно стоптанные, сунул их подмышку, ухватил свои пожитки и поплелся к выходу с тем, чтобы обернуться в очередной раз уже на пороге перед по-прежнему распахнутой дверью на лестничную клетку и проникновенно выдать: - А вообще, мой тебе совет, Катерина. Не тяни, обращайся в клинику. Сама все равно не бросишь, потому что женский алкоголизм – болезнь.
И с этими словами он шагнул в подъезд к своему чемодану.
А еще через несколько мгновений мимо его головы просвистела коробка. Картон шарахнулся о стену и разукрасил лестницу бисквитом, как конфетти из хлопушки. Глотов застыл. Медленно повернулся к ней. Лицо его медленно багровело. Расстояние между ними резко сократилось или стало казаться меньше – оттого что раскалился воздух.
- Дура! – прорычал он и замахнулся. Катя зажмурилась. Но вместо удара услышала только, как возле ее уха со всей дури хлопнула дверь. – Все равно пожалеешь! Только не вернусь, поняла?
- Не возвращайся, - проговорила ему в спину Катерина. – Очень прошу, не возвращайся.
Сделала глубокий вдох и повернулась к двери.
Очень медленно к ней приходило осознание катастрофы – закрыто. В смысле – совсем закрыто. Абсолютно. В то время как она сама стоит посреди лестничной площадки в халате, тапочках и без спасительного в таких обстоятельствах телефона.
Катька жалобно всхлипнула. Раз, другой – и разревелась окончательно. Чувствовала жуткую растерянность и совершенно не знала, что делать.
Можно, конечно, попробовать пойти по соседям, но почему-то это казалось ужасно стыдным, а ей еще жить рядом с этими самыми соседями.
Стоять под дверью в ожидании чуда? Смешно, но не конструктивно.
Катерина медленно стала спускаться по лестнице и мысленно считала ступеньки. Чушь, конечно, но плакать перестала. Слезами горю не поможешь. Думать надо!
- Думать, что делать, - бормотала она заклинание, оказавшись на крыльце у подъезда.
И словно ответом на ее запрос, Вселенная выдала ей – супермаркет, вывеска которого ярко подсвечивалась в это время суток неоном. Не размышляя над правильностью поступка, Катерина ринулась в открытые двери магазина. Все же не рискуя сходу ломиться к октобасу, осмотрелась, в надежде засечь добряка-охранника самостоятельно.
Долго разыскивать не пришлось. Очень быстро ее взгляд вперился в эту глыбу. Серёжа неприкаянно стоял у пустой кассы, опершись на нее пятой точкой, и сосредоточенно уткнулся в собственный смартфон, пережевывая зубочистку. Длинные пальцы бегали по экрану – очевидно он набирал сообщение. И вместо того, чтобы сторожить Марию Гук-Сатайкину, в эту минуту с самым мечтательным выражением лица взирающую на него, был весь с ушами и потрохами в происходящем внутри его телефона.